Гамп и компания

Мистер Макгиввер остался так доволен, что поднял мне почасовую ставку на пядесят центов и стал каждую субботу давать выходной. Так что у меня поевилась возможность поболтаца по городу. В Коулвилле занять себя особо нечем. Население — несколько тыщ человек, среди них полно безработных, потому как угольный пласт, давший рожденье этому населенному пункту, совсем истащился. Вход в шахту теперь огроменным глазом смотрел со склона на город, где на площади перед зданием суда день за днем сидели мужики и резались в шашки. Была там закусочная под названьем «Этта», куда старики-шахтеры ходили пить кофе; иногда заглядывал туда и я, чтоб послушать их расказы про старые времена, когда еще шахта работала. Если чесно, такое время провождение меня слегка удрочало, но все лутше, чем сутками на свиноферме копытица.

Со временем я договорился о регулярном вывозе отбросов из воинской части. Первым делом нужно было отделить пищевые отходы, которые шли на корм свиньям, от салфеток, бумажных пакетов, картонных коробок и всякой протчей дряни. Но сержант Кранц решил и этот вопрос. Он распоредился, чтобы каждый кухонный наряд сам сортировал мусор. Для этого возле кухни поставили два бачка: на одном написали «съедобное», на другом — «несъедобное». И все шло как по маслу до тех пор, пока не настал родительский день: солдацкие мамы-папы, решив, что «съедобным» кормят их сыновей, настучали генералу. Пришлось нам зашифровать маркировку бачков, а в остальном все осталось как прежде. Через пару месяцев дела наши так стремительно пошли в гору, что мистеру Макгивверу потребовались еще два грузовика для доставки отходов, и через год у нас на откорме уже была семь тыщ восемьдесят одна свинья.

В один прекрастный день получаю я письмецо от миссис Каррен. Пишет она, что близица лето и хорошо бы Форресту-младшему побыть некторое время со мной. Мне показалось, хотя прямо об этом у ней не говорилось, что у малыша Форреста не все благополучено. Она скорее намеками дала понять, что, дескать, «мальчишки — они и есть мальчишки», а потом добавила, что успеваемость у него не много снизилась «и, возможно, общение с папой могло бы пойти ему на пользу». Ну, черкнул я ответ, чтоб она с началом каникул посадила его в поезд, и где-то через месяц он сошел на станции Коулвилл.

Я глазам своим не поверил! Мой сын вытянулся на целую голову, красавчег стал, волосы русые, глаза такие хорошие — чистые, голубые, как у его мамы были. Но при виде меня он даже не улыбнулся.

— Как, — интересуюсь, — добрался?

— Куда я попал? — спрашивает он за место ответа, а сам озираеца и носом водит, будто на гороцкой свалке оказался.

— Я теперь тут живу, — сообщаю ему.

— Ты шутишь? — говорит он.

У меня возникло такое ощущение, кабудто настрой у малыша Форреста изменился.

— Раньше здесь добывали уголь, — расказываю ему, — пока он не иссякнул.

— Бабушка сказала, ты фермером заделался… это правда?

— Типо того. Хочешь ферму посмотреть?

— Можно, — отвечает он. — Не торчать же на станции.

Повез я его на ферму к мистеру Макгивверу. На подъезде, примерно за пол мили, Форрест-младший начал обмахиваца обоими руками и зажимать нос.

— Чем, — спрашивает, — так воняет?

— Свиньями, — говорю. — На ферме мы свиней разводим.

— Блин, угораздило же меня вляпаца в такое говно! Ты хочешь, чтобы я все лето провел среди вонючих свиней?

— Слушай, — говорю, — понятно, что отец из меня был никудышный, но сейчас я пытаюсь исправить наше с тобой положение, а другой работы пока нет. И попрошу тебя в здешних краях избегать таких слов, как «говно». Ты мал еще.

Он умолк, а когда мы приехали к дому мистера Макгиввера, ушел в отведенную ему комнату и затворил дверь. До ужина носу оттуда не казал, а когда сел за стол, только вилкой в тарелке поковырялся.

Дождавшись, чтоб он лег спать, мистер Макгиввер закурил трубку и спрашивает:

— Малой, вроде, не в восторге, правильно я понимаю?

— Да, — говорю, — типо того, но, думаю, через пару дней освоица. В конце-то концов, мы столько времени не виделись.

— Знаешь, Гамп, я считаю, нужно его к делу приставить. Может, повзрослеет чуток.

— Да, — говорю, — все может быть.

Пошел я тоже на боковую. Настроение — ниже плинтуса. Закрыл глаза и стал думать о Дженни, надеясь, что она снова появица и даст мне дельный совет, но этого не случилось. Остался я один на один со своими заботами.

А утром позвал малыша Форреста помочь мне задать корм свиньям. Его аж перекосило. Весь тот день и следущий молчал, хорошо, если пару слов по необходимости выдавил. На конец пришла мне одна мысль.

— У тебя дома, — спрашиваю, — есть собака или еще какая-нибудь живность?

— Нету.

— А хотел бы?

— Не-а.

— Готов поспорить — захочешь, если я тебе кой-чего покажу.

— Какую-то скотину?

— Иди, — говорю, — за мной.

Привел я его в свинарник, а там в не большой выгородке здоровенная свиноматка породы дюрок выкармливала шестерых поросят двух месяцев отроду; я среди них давно одну свинюшку заприметил: лутшую, я извиняюсь, в помете. Глазки ясные, голубые, на зов откликаеца, сама белая с черным, ушки на макушке.

— Я имя ей дал, — говорю, — Ванда.