Ган Исландец

Когда они ршали тамъ шесть судебъ, подсудимые остались сидть на скамь, окруженные двумя рядами аллебардщиковъ. Шумахеръ, склонивъ голову на грудь, казался погруженнымъ въ глубокую задумчивость; великанъ съ глупой самоувренностью посматривалъ то на право, то на лво; Джонасъ и Кенниболъ, скрестивъ руки на груди, тихо молились; между тмъ какъ товарищъ ихъ Норбитъ то по временамъ топалъ ногою, то съ конвульсивной дрожью гремлъ цпями. Между нимъ и почтеннымъ епископомъ, читавшимъ псалмы покаянія, сидлъ Орденеръ, сложивъ руки и устремивъ глаза къ небу.

Позади нихъ шумла толпа зрителей, давшая просторъ своимъ ощущеніямъ по уход судей. Знаменитый Мункгольмскій узникъ, страшный исландскій демонъ, сынъ вице-короля въ особенности, сосредоточивали на себ мысли, рчи и взоры всхъ присутствовавшихъ при разбирательств дла. Шумъ, въ которомъ смшивались стованія, хохотъ и смутный говоръ наполнялъ аудиторію, то возрастая, то утихая подобно пламени, колеблемому втромъ.

Прошло нсколько часовъ ожиданія, столь утомительно долгаго, что каждый удивлялся продолжительности ночи. Время отъ времени посматривали на дверь залы совщанія, но лишь два солдата, подобно молчаливымъ призракамъ, прохаживались передъ нею, сверкая своими бердышами.

Наконецъ пламя факеловъ и свточей стало тускнуть, первые блдные лучи утренней зари проникали въ узкія окна залы, какъ вдругъ роковая дверь отворилась. Въ ту же минуту воцарилась глубокая тишина, какъ бы по мановенію волшебства; слышалось лишь подавленное дыханіе и неясное, глухое движеніе въ толп, замершей отъ ожиданiя.

Судьи, выйдя медленно изъ залы совщанія, заняли мста на трибун, президентъ помстился во глав ихъ.

Секретарь, погруженный въ раздумье во время ихъ отсутствія, поклонился и сказалъ:

— Господинъ предсдатель, какое безапеляціонное ршеніе произнесъ судъ именемъ короля? Мы готовы выслушать его съ благоговйнымъ вниманіемъ.

Судья, сидвшій по правую руку предсдателя, всталъ, развертывая пергаментъ;

— Его сіятельство, господинъ предсдатель, утомленный продолжительнымъ, засданіемъ, удостоилъ поручить намъ, главному синдику Дронтгеймскаго округа, обычному президенту уважаемаго трибунала, прочесть вмсто него приговоръ отъ имени короля. Исполняя эту печальную и почетную обязанность, приглашаемъ аудиторію съ должнымъ уваженіемъ выслушать непреложное ршеніе короля.

Тутъ голосъ синдика принялъ торжественный, важный тонъ, отъ котораго вздрогнули сердца всхъ:

— Именемъ его величества, нашего всемилостивйшаго монарха, короля Христіерна, мы, судьи верховнаго трибунала Дронтгеймскаго округа, разсмотрвъ обстоятельства дла государственнаго преступника Шумахера, Кольскаго горца Вильфрида Кеннибола, королевскихъ рудокоповъ, Джонаса и Норбита, Гана Исландца изъ Клипстадура и Орденера Гульденлью, барона Торвика, кавалера ордена Даннеброга, обвиняемыхъ въ государственной измн и оскорбленіи его величества, а Гана Исландца кром того въ убійствахъ, поджогахъ и грабежахъ, произносимъ по долгу совсти слдующій приговоръ:

«1-е Иванъ Шумахеръ невиненъ».

«2-е Вильфридъ Кенниболъ, Джонасъ и Норбитъ виновны, но судъ смягчаетъ ихъ вину въ виду того, что они были введены въ заблужденіе».

«3-е Ганъ Исландецъ виновенъ во всхъ возводимыхъ на него преступленіяхъ».

«4-е Орденеръ Гульденлью виновенъ въ государственной измн и оскорбленіи его величества».

Синдикъ остановился на минуту, чтобы перевести духъ. Орденеръ устремилъ на него взоръ, полный небесной радости.

— Иванъ Шумахеръ, — продолжалъ синдикъ: — судъ освобождаетъ васъ и отсылаетъ обратно въ ваше заключеніе.

«Кенниболъ, Джонасъ и Норбитъ, судъ смягчилъ заслуженное вами наказаніе, приговоривъ васъ къ пожизненному заточенію и денежной пен по тысячи королевскихъ экю съ каждаго».

«Ганъ, уроженецъ Клипстадура, убійца и поджигатель, сегодня же вечеромъ ты будешь отведенъ на Мункгольмскую площадь и тамъ повшенъ».

«Орденеръ Гульденлью, васъ, какъ измнника, лишивъ сперва предъ трибуналомъ вашихъ титуловъ, сегодня же вечеромъ съ факеломъ въ рук отведутъ на ту же площадь, отрубятъ голову, тло сожгутъ, пепелъ развютъ по втру, а голову выставятъ на позоръ».

«Теперь вс должны оставить залу суда. Таковъ приговоръ, произнесенный отъ имени короля».

Едва главный синдикъ окончилъ свое мрачное чтеніе, страшный крикъ огласилъ своды залы. Этотъ крикъ сильне смертнаго приговора оледенилъ душу присутствовавшихъ; отъ этого крика помертвло дотол спокойное, улыбающееся лицо Орденера.

XLIV

И такъ, дло сдлано: скоро все исполнится или лучше сказать все уже исполнилось. Онъ спасъ отца своей возлюбленной, спасъ ее самое, сохранивъ опору въ родител. Благородный замыселъ юноши для спасенія жизни Шумахера увнчался успхомъ, все прочее не иметъ никакого значенія, остается лишь умереть.