Ган Исландец

Господинъ Гаккетъ былъ низенькій толстякъ, одтый въ черное платье; отъ веселой наружности его вяло чмъ-то зловщимъ.

— Что длать, друзья мои, — заговорилъ онъ: — я запоздалъ, не зная хорошенько дороги и принимая предосторожности… Сегодня утромъ видлся я съ графомъ Шумахеромъ и вотъ три кошелька съ золотомъ, которые онъ поручилъ мн передать вамъ.

Оба старика кинулись къ золоту съ жадностью, свойственной бдному населенію Норвегіи. Молодой человкъ рудокопъ оттолкнулъ кошелекъ, который протягивалъ ему Гаккетъ.

— Сохраните при себ ваше золото, — сказалъ онъ гонцу: — я налгалъ бы, заявивъ вамъ, что намренъ бунтовать для графа Шумахера. Я приму участіе въ возстаніи только для того, чтобы избавить рудокоповъ отъ королевской опеки; только для того, чтобы моя мать укрывалась одяломъ, а не лохмотьями, подобными берегамъ нашей родной Норвегіи.

Ничуть не смутившись, господинъ Гаккетъ отвтилъ съ улыбкой:

— Ну, добрйшій Норбитъ, такъ я отошлю эти деньги твоей бдной матери, чтобы она къ предстоящей зимней стуж заготовила себ пару новыхъ одялъ.

Молодой рудокопъ кивнулъ головой въ знакъ согласія, а гонецъ, какъ искусный ораторъ, поспшилъ добавить.

— Но чуръ не повторять твоихъ необдуманныхъ словъ, что не за Шумахера, графа Гриффенфельда, поднимаешь ты оружіе.

— Да дло въ томъ, — заворчали старики: — что мы отлично знаемъ какимъ притсненіямъ подвергаются рудокопы, а объ этомъ граф, государственномъ преступник не имемъ никакого понятія…

— Что! — съ живостью возразилъ гонецъ: — Какая черная неблагодарность! Вы стонали въ своихъ подземельяхъ, лишенные свта и воздуха! Рабы самой тягостной опеки, вы не имли даже правъ собственности! Кто пришелъ къ вамъ на помощь? Кто воодушивилъ ваше мужество? Кто снабдилъ васъ золотомъ, оружіемъ? Разв не мой знаменитый патронъ, благородный графъ Гриффенфельдъ, терпящій еще боле тяжкую неволю и бдствія, чмъ вы? И теперь, осыпанные его благодяніями, вы отказываетесь бороться за его освобожденіе, вашу свободу?..

— Вы правы, — перебилъ молодой рудокопъ: — такъ поступать не слдъ.

— Да, господинъ Гаккетъ, — сказали въ одинъ голосъ оба старика: — мы постоимъ за графа Шумахера.

— Смлй, друзья мои! Возстаньте во имя Шумахера, пусть имя вашего благодтеля разнесется отъ одного конца Норвегіи до другого. Узнайте, все благопріятствуетъ вашему правому начинанію; вскор вы освободитесь отъ вашего заклятаго врага, губернатора округа, генерала Левина Кнуда. Благодаря тайному вліянію моего высокороднаго покровителя графа Гриффенфельда, онъ немедленно отозванъ будетъ въ Бергенъ… Ну, Кенниболъ, Джонасъ и ты, добрйшій Норбитъ, скажите же мн, готовы ли ваши товарищи?

— Мои Гульдбрансгальскіе братья, — сказалъ Норбитъ: — ждутъ только моего сигнала. Если вы хотите, они завтра же возьмутся за оружіе…

— Завтра, тмъ лучше. Пусть же молодые рудокопы подъ твоимъ предводительствомъ первые поднимутъ знамя бунта. Ну, а что скажетъ мой храбрый Джонасъ?

— Шестьсотъ молодцовъ съ Фарорскихъ острововъ, которые вотъ ужъ третій день питаются мясомъ серны и медвжымъ саломъ въ Бенналлагскомъ лсу, ждутъ не дождутся призывнаго рога ихъ стараго вождя Джонаса.

— Превосходно! А ты, Кенниболъ?

— Вс, кто топоромъ пролагаетъ себ дорогу въ Кольскихъ ущельяхъ и безъ наколнниковъ влзаетъ на скалы, вс готовы присоединиться къ своимъ братьямъ рудокопамъ и помочь имъ въ критическую минуту.

— Довольно. Чтобы ваши товарищи не сомнвались въ побд, - прибавилъ гонецъ, возвысивъ голосъ: — объявите имъ, что Ганъ Исландецъ станетъ во глав…

— Да врно ли это? — спросили разомъ вс трое такимъ тономъ, въ которомъ выраженіе ужаса смшивалось съ выраженіемъ надежды.

Гонецъ отвтилъ:

— Всхъ васъ съ вашими соединенными отрядами жду я черезъ четыре дня въ это время въ Апсиль-Корской шахт, близъ Сміазенскаго озера, подъ равниной Синей Звзды. Ганъ Исландецъ будетъ тамъ со мною.

— Мы не опоздаемъ, — отвтили предводители, — и да не оставитъ Господь тхъ, кому собирается помочь дьяволъ!

— Богъ не выдастъ, — замтилъ саркастически Гаккетъ: — Послушайте, въ древнихъ Крагскихъ развалинахъ найдете вы знамена для вашихъ отрядовъ… Не забудьте кричать: да здравствуетъ Шумахеръ! Спасемъ Шумахера! Теперь пора намъ разстаться, скоро разсвтетъ. Но прежде всего поклянитесь мн ненарушимо хранить въ тайн все, что произошло между нами.

Ни сказавъ ни слова, предводители остріемъ сабли вскрыли вену на лвой рук и, схвативъ руку гонца, каждый изъ нихъ пролилъ на нее нсколько капель крови.

— Наша кровь намъ порукой, сказали они въ одинъ голосъ.

Затмъ молодой рудокопъ вскричалъ:

— Пусть вся кровь вытечетъ изъ моего тла подобно тому, какъ я выпустилъ ее въ эту минуту; пусть нечистая сила разрушитъ мои планы, какъ ураганъ разсеваетъ солому; пусть рука моя отсохнетъ, мстя за обиду; пусть въ могил моей заведутся летучія мыши; пусть при жизни привидятся мн мертвецы; пусть трупъ мой будетъ преданъ поруганію толпы; пусть глаза мои, какъ у бабы, потекутъ слезами, если я хоть разъ заикнусь о томъ, что происходило въ этотъ часъ на прогалин Ральфа Исполина. Да услышатъ клятвы мои святые угодники!

— Аминь, — докончили оба старика.