Ганг, твои воды замутились. Три брата

— Зачем? Он не любит меня, понимаешь ты это или нет? — Джави понял, что Ратха произнесла эти слова со слезами. — Свадьбы не будет.

— Мне все равно, любит или не любит тебя этот мальчишка, — грозно произнес отец девушки. — Достаточно того, что тебе хочется стать его женой. Моя дочь получит все, что хочет. Иначе… Пусть Сахаи берегутся!

Послышались горькие рыдания Ратхи, затем хлопнула дверь — господин президент оставил дочь оплакивать свое горе в одиночестве. «Пора уходить, — решил Джави. — Я уже узнал все, что мог». Он махнул запыхавшемуся слуге, сообщившему, что в гостиной ничего нет, и пошел к воротам.

Тем временем его сын крепко спал, устроившись на верхней полке вагона третьего класса — ему казалось, что в его жизни наступило такое время, когда надо приучать себя к новым обстоятельствам и условиям существования, экономить, пока еще не известны никакие перспективы работы и источники получения денег. Он впервые так долго находился с людьми, для которых бедность была естественным состоянием. Конечно, в Вишвабхарати тоже попадались студенты из самых низших слоев общества, но они все-таки находились на иной ступени: получали образование, а вместе с ним и надежду вырваться из нищеты. Тут же Нарендера окружали те, кто жил обычными заботами бедноты — о куске хлеба, работе и крыше над головой: старуха, ехавшая к дочери, которая живет с семьей где-то в предгорьях и предложила матери погостить у нее хоть немного, чтобы снять с брата на некоторое время заботу о лишнем рте; два парня, пытавшиеся найти в Калькутте места грузчиков или строительных рабочих, но только обкраденные портовыми жуликами и теперь возвращающиеся к родителям не солоно хлебавши; семья с кучей малышей, лишившаяся из-за отсутствия денег своего дома и направляющаяся к родственникам в надежде пожить у них, пока отец-конторщик не оправится от скрутившего его ревматизма настолько, что сможет вернуться к работе и зарабатывать достаточно, чтобы его дети спали в кроватях, а не на тротуаре…

Нарендер старался скрыть любопытство, с которым наблюдал за соседями, но это ему плохо удавалось. Он поневоле прислушивался к разговорам, рассматривал вещи попутчиков, вглядывался в их лица, жесты, удивлялся играм детей. Ему бы хотелось понравиться попутчикам, сделать так, чтобы они признали в нем своего. Однако это никак не получалось — с ним обходились вежливо, называли господином студентом, предлагали принести на станции воды, но бесед с ним не поддерживали, отвечая на его вопросы короткими фразами, с просьбами о мелких дорожных услугах не обращались, настойчиво проводя границу между собой и хорошо одетым юношей, вздумавшем путешествовать в вагоне для бедных.

Наконец, Нарендер устал от попыток завязать с ними знакомство и теперь молча лежал на своей полке, глядя в окно. До Ганготы оставалось не так уж далеко, а там… Он сядет в автобус и через час уже увидит свою Гангу.

Он с наслаждением представлял себе, как произойдет их встреча, что скажет он и что она, как они посмотрят друг на друга, как потянутся одна к другой их руки… Бедная Ганга, как она, должно быть, устала ждать, как измучилась без него! А потом они уедут… или нет, останутся жить в ее маленьком домике среди скал и сосен. И потекут годы, наполненные покоем и счастьем, размышлениями и детским смехом. И не будет лжи, лицемерия, мелочного расчета, ненасытной жадности к деньгам.

Нарендер и не заметил, как заснул тихим, легким сном без сновидений — он не спал так уже давно, с того самого дня, как уехал из Ганготы. Поезд пришел на станцию и остановился на несколько минут. В вагон первого класса сразу вскарабкались трое полицейских. Они медленно двигались от купе к купе, вглядываясь в каждого пассажира.

— Ищете кого-нибудь? — спросил толстый мужчина, облаченный в шелковый халат. — Я сам полковник полиции, так что можете отвечать.

— Так точно, господин полковник, — молодцевато выпрямился сержант. — Дано указание снять с поезда молодого человека двадцати пяти лет, светлокожего, рост шесть с половиной футов, в руках может быть большая черная сумка с двумя молниями сбоку.

— Вот как? — полковник задумчиво поскреб щеку. — Как будто здесь такого нет. Может, в другом классе?

— Во второй послано еще два человека, а мы сейчас посмотрим здесь и займемся вагонами третьего класса. Хотя…

— Что «хотя»? — переспросил полковник. — Думаете, он поедет в третьем? Что, богатый мальчишка? Натворил что-нибудь?

— Из дома удрал, а больше, как будто, ничего за ним нет, — объяснил сержант, улыбаясь. — Наверное, папаша большая шишка, что нас всех на ноги подняли. Я бы от такого папочки не сбежал!

Полковник фыркнул, недовольный расфамильярничавшимся сержантом.

— Ладно, выполняйте, а то еще поезд задержите, а я спешу.