Гангстер

Ида вышла из-за стойки. Волосы ниспадали ей на плечи, из-под пояса длинной юбки торчала рукоятка пистолета. Уверенной плавной походкой, высоко держа голову, свободно опустив руки, она прошла по залу, и посетители спешили освободить ей дорогу. Анджело не мог оторвать от нее взгляда. Он даже не мог представить себе никого красивее, чем эта женщина: в свете ярких ламп, освещавших кафе, был хорошо виден румянец на ее щеках, а ее улыбка неизменно заставляла самых грубых мужчин склонять голову в почтительном полупоклоне. Она была королевой преступного мира, державшей свой двор в логове греха. Маленький Анджело в глубокой тревоге смотрел, как она остановилась между двумя мужчинами с ножами в руках и жаждой убийства в глазах.

Ида между тем взглянула на их стол.

— Я весь день готовила это жаркое, и оно получилось ничуть не хуже, чем обычно, — сказала она. — И кому-то из вас будет очень стыдно умереть, не попробовав толком то, что лежит на тарелке. Дайте, я заберу ваши ножи. Они будут у меня за стойкой. Если после моего жаркого вы не потеряете желания убить друг друга, то подойдите, и я вам их отдам. Если кто-то из вас и умрет, то, по крайней мере, на сытый желудок.

Драчуны оторопело посмотрели на Иду, потом на тарелки; их гнев, неожиданно для них самих, улегся, успокоенный словами женщины. Они подали Иде ножи рукоятками вперед, подняли упавшие стулья и вновь сели за стол. Анджело смотрел, как Ида повернулась и направилась обратно к стойке. Там ей сразу же пришлось налить кому-то пива, но она уловила взгляд Анджело, не отрывавшийся от нее все время, которое заняло это происшествие. Она ласково — так мать могла бы смотреть на любимого ребенка — взглянула на него, улыбнулась и подмигнула. В эту секунду Анджело понял, что отныне будет в полной безопасности рядом с женщиной, которая способна отвести от него любую беду.

Анджело и Пуддж глядели на труп Иды. Кровь из ее ран, пропитавшая простыни и одеяло, уже успела загустеть. Похолодевшую кожу облепили черные мухи.

— Я перестелю кровать, — сказал вполголоса Пуддж. — А потом мы переоденем ее в новую рубашку. Никто не должен увидеть ее такой.

— А никто и не увидит, — ответит Анджело. — Кроме нас с тобой, у нее никого не осталось.

— Она хотела умереть в этом домике и быть похороненной здесь, — сказал Пуддж.

Анджело несколько секунд смотрел на Пудджа, потом кивнул.

— Я соберу ее, — сказал он. — А ты поищи что-нибудь, от чего огонь хорошо займется.

Пуддж остановился перед Идой и погладил ее по щекам. Потом наклонился, нежно поцеловал в губы, повернулся и вышел из комнаты. Анджело поднял убитую женщину, испачкав свой пиджак и рубашку в крови, положил на пол и сменил белье на кровати. Потом он нашел в нижнем ящике комода чистую, по виду, еще не надеванную ночную рубашку, снял с Иды простреленную и пропитанную кровью рубашку и надел чистую. Потом он положил Иду на подушку в чистой наволочке и накрыл ее тонкой белой простыней. Потом сел рядом с Идой на кровати и расчесывал ее волосы, пока не вернулся Пуддж.

— Не думаю, что она хотела бы, чтобы мы молились за нее, — сказал Анджело. — К тому же она терпеть не могла всяких прощаний.

Пуддж подошел к изножью кровати, поднял с пола револьвер Иды, вернулся и положил убитой на грудь.

— А вот это, уверен, она с удовольствием возьмет с собой.

Они сидели молча по обе стороны от примирившей их женщины. Потом взялись за углы отвернутой белой простыни и закрыли ее лицо. Затем поднялись и вышли, но по пути каждый из них зажег спичку и бросил ее на облитую керосином кучу дров, которую Пуддж сложил посреди комнаты. Убедившись, что огонь занялся, они вышли из хижины. Анджело осторожно, без стука, закрыл дверь, оставив Иду Гусыню на ее погребальном костре.

Потом они долго стояли поодаль — до тех пор, покуда от дома не остались только тлеющие уголья. К тому времени в холмах начала сгущаться темнота; теплый ветер уносил густой дым в лес, окаймлявший поляну, на которой еще утром стоял дом.

— Поехали, — сказал Пуддж. — Нам ведь предстоят еще одни похороны.