Гангут. Первая победа российского флота

…Разведка Апраксина и Вейде прошла вполне успешно. У шведов же генерал-адмирал насчитал полтора десятка линейных кораблей, два бомбардирских судна, прам, восемь галер и несколько провиантских судов. Весь флот был расположен в линии на прибрежном плесе, надежно перекрывая проход мимо мыса, как раз вдоль галерного фарватера. Ватранг расположил свой флот столь грамотно, что русские галеры, решись они на прорыв, должны были проходить вдоль всего шведского флота, непрерывно избиваемые его артиллерией. Нетрудно представить, что бы произошло с галерным флотом, решись он на такой самоубийственный прорыв. Помимо главных сил мористее белели паруса еще пяти линейных кораблей и шнявы. Эта отдельная эскадра, по всей видимости, сторожила возможное появление русского корабельного флота. В конце письма Апраксин спрашивал разрешения на прорыв мимо шведского флота при благоприятных обстоятельствах.

Но царь есть царь, и в письме ему всего не расскажешь. С генералом Вейде Апраксин был откровеннее и вечером после рекогносцировки за бутылкой вина говорил о своих сомнениях:

– Видели мы днем, что флот неприятельский положил свою линию поперек нашего курса, а потому даже в самую тихую погоду я сильно рискую, ежели буду пытаться его обходить.

– Согласен с вами, – покачал буклями Вейде. – Уж не знаю как, но шведские корабли следует от берега отогнать, а то нам тут и зимовать придется.

– Хитрость здесь одна! – в сердцах ударил кулаком по столу Апраксин. – Флот Ревельский должен приплыть и вызвать шведов на бой. Сила у Ватранга, конечно, больше нашей будет, но не столь гораздо. К тому же у него и матросов кот наплакал! Как только бы наши с моря подошли, тут бы и мы от берега ударили в абордаж. Двумя руками бы Ватрангу и придушили.

– Все это так, – вздохнул Верде. – Но все сие есть теория, а что покажет практик, того пока не знает никто.

– И чего государь датчан в подмогу не призовет! Да король Фредерик скупердяй отменный. Но ведь дело нынешнее больших свечей стоит, стало быть, надо, не жалея денег, отсыпать золота в его сундуки, пусть подавится, лишь бы корабли свои нам в подмогу прислал. Тогда бы уж всем миром у нас и практик сложился как надо.

* * *

Тем временем Петр тоже не сидел сложа руки. Отступать от своих замыслов он не привык. Едва отряд Сиверса вернулся в Ревель из неудачного плавания к Гельсингфорсу, как он снова отправил капитан-командора, на этот раз с инженером Люберасом и несколькими толковыми штурманами, на фрегате «Святой Павел» и шняве «Наталья» к Гельсингфорсу. На этот раз плавание было удачно, и штурмана прибыли к Апраксину в Тверминне.

Сам же Петр с главными силами пока выходить в море не рисковал, полагая, что пока прибрежный фарватер для кораблей не разведан, у Гангута ему делать просто нечего. В ожидании известий от Апраксина Петр осматривал залив Рогервик, что к западу от Ревеля, самолично мерил там глубины на предмет будущего возможного базирования там кораблей. Залив Петру понравился. Пройдет совсем немного времени, и на берегах безлюдного залива Рогервик будет основан Балтийский порт (ныне эстонский порт Палдиски). Лишь утром 18 июня, когда у Петра исчезла последняя надежда на приход датской эскадры, он передал командование корабельным флотом капитан-командору Шельтингу, а сам на фрегате «Святой Павел» в сопровождении шести линейных кораблей и шнявы отправился к противоположному берегу Финского залива. Петр понимал, что именно у Гангута развернутся главные события всей нынешней кампании. С собой он никого не взял, кроме генерал-адъютанта Ягужинского.

Павел Ягужинский оставил в российской истории достаточно яркий свет, а потому на его личности следует остановиться поподробнее. Происхождение у Ягужинского было самым темным. Родом он был из литовцев, начинал карьеру чистильщиком сапог, потом был в пажах у Ф. Головнина, деньщиком у Меншикова, а потом и у Петра. Отличался сметливостью и исполнительностью. В петровских кругах Ягужинский имел репутацию храброго малого (но этим в царском окружении трудно кого удивить!), а кроме того веселого собеседника, весельчака, неутомимого танцора и «царя всех балов», который зорко следил за посещением ассамблей и составлял для царя списки отсутствовавших придворных. Ни одна ассамблея в бытность Ягужинского в России не обходилась без его присутствия, и если, подвыпив, он пускался плясать, то плясал до упаду. Славился Ягужинский и тем, что мог залпом осушить 1,5‑литровый «кубок Большого орла», а потом еще и плясать. Любя веселую, праздничную жизнь, Ягужинский вел ее на широкую ногу, тратясь на обстановку, на слуг, выезды и т. п. Интересно, что сам Петр I, нуждаясь в роскошных каретах для торжественных приемов, не раз временно брал их именно у Ягужинского. При этом Ягужинскияй был, безусловно, предан царю.

…Достигнув опушки финский шхер, царь велел подать ему шлюпку, чтобы перебраться к Апраксину.

– Весла на валек! – скомандовал шлюпочный старшина, увидев у борта фигуру царя.