Ганс и Грета

Гансъ хлебнулъ еще разъ, положилъ бутылку подл себя и сталъ прислушиваться. Чистый отрывистый звукъ раздался въ воздух; это былъ крикъ журавлей, летвшихъ къ югу. Судя по крику, они, должно быть, были уже очень не далеко, и летли необыкновенно низко, можетъ быть желая спуститься въ горное болото, лежавшее въ лсу нсколько дале. У Ганса забилось сердце, – онъ схватилъ сажень [4], лежавшую возл него и прицлился ею, какъ ружьемъ. Вотъ птицы приблизились, он летли всего въ какихъ нибудь ста футахъ надъ землей, образуя правильный уголъ, одна сторона котораго поднималась и опускалась, то извиваясь, то снова выпрямляясь – а сзади одна отставшая птица летла еще ниже другихъ. Ганцъ прицлился саженью и крикнулъ: пафъ!

– А теб это очень по сердцу? – произнесъ сзади него густой голосъ.

Гансъ обернулся. Сзади него стоялъ старый лсничій Бостельманъ, съ ружьемъ, ягдташемъ и собакой на веревк.

– Почему же бы и не такъ? – спросилъ Гансъ.

Лсничій Бостельманъ былъ злйшимъ врагомъ отца Ганса и потому не удивительно, что онъ обмнялся съ Гансомъ весьма непріязненнымъ взглядомъ.

– Такъ ты воротился? – спросилъ лсничій.

– Какъ видите! – сказалъ Гансъ.

– Позволь узнать, давно ли?

– Вотъ уже дв недли какъ пребываю здсь!

Лицо старика видимо омрачилось; онъ сморщилъ сдые брови и сталъ двигать густыми усами вправо и влво, будто стараясь разжевать твердый кусокъ.

– Такъ, – проговорилъ онъ помолчавъ, – такъ дв недли? Какъ разъ, такъ и приходится!

– Что приходится?

Старикъ насмшливо захохоталъ.

– Знаемъ мы эти уловки, любезный; только я скажу теб одно и ты это заруби себ на носу: мои старые уши еще хорошо слышатъ и привыкли отличать выстрлы винтовки твоего отца.

– Очень пріятно, что у васъ такая хорошая память, – сказалъ Гансъ.

Красное лице старика побагровло отъ гнва.

– Теб это пріятно? Вотъ какъ! – закричалъ онъ. – Ну, радуйся на здоровье. Не долго теб – потшатьса! скоро я положу конецъ твоему ремеслу; помни это!

Господинъ Бостельманъ крпче подтянулъ ружье, висвшее у него на перевязи черезъ плечо, далъ пинька собак, обнюхивавшей завтракъ Ганса и, шагая по проск своими коротенькими ножками, обутыми въ охотничьи сапоги, скоро исчезъ въ Ландграфскомъ ущеліи.

Гансъ съ такимъ удивленіемъ смотрлъ вслдъ старику, что ему, противъ обыкновенія, даже не пришла на умъ его обычная мысль при подобныхъ случаяхъ. Онъ

впрочемъ никогда и не приводилъ ее въ исполненіе, – мысль порядкомъ отколотить лсничаго за его грубость.

– Ну, убрался старый дуракъ, – сказалъ Гансъ и ршился о немъ больше не думать.

Но въ то время, какъ онъ срубалъ толстые пни, ему невольно приходили на умъ странные слова старика. Что случилось въ эти дв недли? И зачмъ онъ упомянулъ, что еще хорошо помнитъ звукъ отцовской винтовки? А кстати, гд бы она могла быть теперь? Это была прекрасная дорогая винтовка; – отецъ, извстный во всемъ околодк за лучшаго стрлка, выигралъ ее въ боле счастливые годы на одной стрльб въ цль. Онъ гордился этой винтовкой и она всегда у него висла на почетномъ мст. Когда Гансу однажды вздумалось снять ее со стны и поиграть съ ней, отецъ поколотилъ его, единственный разъ въ своей жизни, на сколько помнилъ Гансъ. Когда, впослдствіи, отца заподозрили въ браконьерств и все строже и строже преслдовали, въ одинъ прекрасный день винтовка пропала со всми принадлежностями и боле не появлялась. Онъ показывалъ на слдствіи, что продалъ ее, потомъ, что бросилъ ее въ прудъ, наконецъ, что чортъ унесъ ее. Всякая надежда добиться отъ старика правды была потеряна, тмъ боле, что онъ вслдствіе пьянства, былъ признанъ неподлежащимъ суду. Когда онъ вскор посл этого умеръ и надъ его имніемъ учредили конкурсъ, стали снова искать драгоценную винтовку и опять не нашли. И Ганса привели къ присяг, но онъ могъ только показать одно, и говорить правду; что онъ также мало знаетъ, куда длось ружье, какъ и вс другіе. Этому не поврили, и староста при этомъ сказалъ, что

яблочко не далеко падаетъ отъ яблони. Гансъ, вполн увренный въ своей невинности, не обратилъ на это вниманiя; скоро посл этого, его взяли въ солдаты, и исторія о ружь совершенно изгладилась изъ его памяти до той самой минуты, когда ему такъ странно сегодня напомнили о ней. «Что хочетъ сказать лсничій?» – повторялъ Гансъ цлый день. Сегодня, чаще обыкновеннаго, онъ отрывался отъ работы, и, держа въ рукахъ занесенный топоръ, постоянно задавалъ себ вопросъ: «Что хочетъ лсничій этимъ сказать?»

Но уже на возвратномъ пути въ деревню, смыслъ загадочныхъ словъ сталъ для него ясенъ.

Именно, когда Гансъ прозжалъ по лощин, гд дождь и колеса повозокъ впродолженіе столтій избороздили глубокими колеями голые камни, ему повстрчался Клаусъ, взбиравшійся на гору съ своею телжкою, запряженною собаками. Старикъ слъ въ пустую телжку и Гансу стало жаль бдныхъ животныхъ, которыя, не смотря на всю свою силу, съ трудомъ взбирались по крутой дорог.

– Ты могъ бы идти и возл нихъ, – сказалъ Гансъ.