Гарь

В таких тоскливых мыслях, мучаясь одиночеством и тоской по другу, который непонятно куда подевался, Анжей поднялся наверх, свернулся в уголке и уснул.

Когда его разбудили, было уже темно, и звёзды горели за окошком. Баш-Гран стоял над ним.

— Вставай, мой милый мальчик.

Анжей протер глаза, зевнул, сел.

— Что случилось?

— Я сказал вставай, а не садись.

Юноша встал, поморгал пару раз, пытаясь понять, что не так, но всё было как надо: Гран выглядел как обычно, разве что немного раздраженный, небо за окном было обычное и он, Анжей, тоже был обычным.

— Пойдём, — сказал король и спустился по лестнице.

Быстро надев ботинки, Анжей кинулся вслед за ним, не решаясь заговорить. Они пересекли тронный зал, вышли в сад, прошли по всем извилистым тропкам, тревожа спящие бутоны и, вышли к двери, расположенной между двумя обвалившимися берёзами. Анжей знал эту дверь, не раз пробовал открыть, но она никогда не поддавалась, а затем Гран ему показал, что по ту сторону двери пустота.

Гран взялся за ручку, дёрнул на себя, и дверь со скрипом обнажила тёмный провал, от которого веяло холодом.

— Что это? — спросил Анжей, пытаясь вглядеться внутрь, но видел лишь темноту.

— Это переход. Между островом Цветов и Калахутом.

— Я думал, он открывается только в ночь Облавы.

— Нет, в эту ночь границы стираются совсем, а эта дверь тут всегда, и в неё может выйти любой, если я разрешу. Просто это нарушает договор и равновесие, но иногда можно.

— А…

Он только и мог ответить, что это глупое, неловкое “А”.

— Иди.

Анжей недоумевающе поглядел на Грана. Потом рассмеялся.

— Нет, ты не понял! Я говорил, что скучаю по маме и папе, и по Анне, и по книгам, но я совсем не хочу уходить от тебя. Я бы их с удовольствием навестил, а потом вернулся, вот, что имелось ввиду.

Гран кивнул.

— Я знаю это. Ты меня тоже не понял. Я хочу, чтоб ты ушёл. Совсем.

Под рёбрами сильно заболело, и Анжей непроизвольно вцепился в рубаху.

— Нет. Подожди, Гран, подожди. Я не хочу…

— Ты что, тупой? — прошипел король. — Тупой или глухой? Я хочу. Я! Хочу, чтоб ты ушёл, ты мне надоел, смертельно надоел, так что убирайся отсюда!

— Но я же рыцарь…

— Какой рыцарь? Совсем дурак? Ты совсем дурак, а, мальчик? Уходи, пока я тебя не убил прямо здесь!

Анжей пошёл, но не к двери, а назад. Случайно. Наступил на цветок. Хрупкий стебель хрустнул под его ботинком.

Гран никогда не выглядел сильным, но, перетащил юношу к проходу он без труда, поставив его прямо перед тёмным провалом.

А за этой темнотой — дом.

Анжей обернулся. Не секунду увидел на лице друга печаль, но потом она исчезла.

Зато боль меж рёбер не делась никуда. Хотелось горько разрыдаться, броситься к королю и умолять позволить остаться, но он не мог — так просто нельзя. Гран смотрел куда-то в сторону. Коридор пах землей и сыростью.

— Гран?

— М?

— Поклянись, что говоришь правду.

— Какую правду?

— Что я тебе надоел.

Он даже головы на Анжея не повернул.

— Иди уже.

— Ты вернёшься? Когда-нибудь?

— Куда?

— За мной. В следующую Жатву, например. Я вижу, что тебе тяжело. Вижу, что тебе легче прогнать меня, а не говорить, но я не верю тебе, Гран. Ты и сам себе не веришь, поэтому, пожалуйста, приходи, как сможешь. Я угощу тебя чаем. Ну, бывай.

Анжей сделал первый шаг, сдерживая слёзы, сжимая кулаки. Голова вновь кружилась, в горле стоял ком, никакой ясности мысли, кроме совершенного детского: “Ну и ладно! подумаешь! тогда я пошёл домой!”

Он сделал второй шаг и услышал, как хлопнула дверь.

Сделав третий шаг, он ступил на рыжую листву осени.

Глава пятнадцатая. Гадания. Анна

Храбраямаленькая “Чайка” резво скакала по волнам, подгоняемая восточным ветром. Овечка стояла на носу кораблика и смеялась, наслаждаясь ощущением полёта.

С тех пор, как они снова оказались в дороге, ей хотелось петь и плясать от ощущения всеобъемлющей свободы, и одновременно ей было бесконечно стыдно перед Анжеем, перед домом детства и перед тётей и дядей за эту весёлую искру.

Сгоревший дом — это ужасно, и она всю ночь плакала из-за ушедшей части своего детства.

Но больше её ничто и нигде не держало, не надо было возвращаться с первым снегом куда-то, даже если ей совсем не хотелось (это случалось редко, но случалось).

Но с другой стороны, она больше никогда не увидит свою маленькую ферму, не услышит скрип половиц, тёплый запах пирога, и та роща, где они с Анжеем так часто играли в разбойников, больше никогда не зацветет.

Радость её сдуло порывом ветра, и весёлые пляски корабля перестали доставлять удовольствие. Овечка отошла и села на табурет, ухватившись за канат. Её удавалось утешать себя одним лишь воспоминанием: выражением лиц этих ублюдков-коллекторов, когда она им сообщила, что нет их вожделенного дома.

Хотя радость сомнительная — его же теперь ни у кого нет.

Им предстояло плыть ешё несколько часов, и Вражка с Анжеем спустились вниз, в каюту, отдыхать. Гран дремал на палубе, свернувшись клубком под бочкой, как последний бродяга. Спускаться вниз он отказался, аргументов не привёл, и вот теперь пытался не продрогнуть под холодными морскими брызгами.

Овечка поднялась к капитану Шему.