Гарь

Так и сделала. На кухне, при свете сумерек, сидел за столом её брат, уронив голову на руки. Она было подумала, что он спит, но при звуке её шагов Анжей тут же вскинул голову. Волосы его смешно растрепались и горели в закатных лучах, а заспанный взгляд блуждал. Под столом покоились целые ряды пустых винных бутылок, а характерный запах свидетельствовал о праздненстве.

Овечка присвистнула, откинув прядь.

— Ну ничего себе ты разошёлся! Ты же знаешь, что праздник Мёртвой Метели ешё не скоро, или ты что-то другое решил отпраздновать?

— Нет, — сказал Анжей сипло, — мы не праздновали…

Овечка глянула на печку, пытаясь разглядеть вторую половину этого “мы”, но сверху на неё смотрел только недовольный кот. Анжей попытался встать.

— Я приготовлю тебе бутерброд, ничего другого не успел…

— Сиди, грусть! — отрезала она. — Я сама приготовлю и чай сделаю, а ты не шевелись уж, а то будет, как в прошлый раз.

Анж не стал сопротивляться.

Набрав в чайник воду, поставила его на огонь, вытащила вчерашний хлеб и окорок с сыром из погреба. Подумав немного, достала помидор и срезала салат с подоконника. В отличие от брата, с готовкой она справлялась быстро, но изысками её блюда не отличались.

— Так, я делаю на всех, — заявила она. — Он вообще ест?

— Ест.

— Ладно, тогда три бутерброда. Приготовься быть поражен национальным блюдом Чаячьей Бухты!

— Так мы же и так в Чаячьей Бухте…

— Про то и речь!

Чёрная Овечка подкинула дрова в печь, налила три чашки чая, поставила на стол и вернулась нарезать хлеб, попутно рассказывая:

— В общем, я договорилась с Шемом, он сказал, что через пролив, в Гальчике, запустение, в смысле, там леса нет, им до леса почти день пути, одни поля. Они возят древесину из Ньрёжка, но тут получается, что от Бухты им ближе, но там же у нас почти не продают древесину на вывоз, а так: срубили — растопили. Вот мы с Шемом и договорились, что дрова будем поставлять мы: ты и я — Шему, он — в Гальчик, деньги пополам. Сейчас зима, спрос будет хорошим, плюс я буду почту из Подлипок возить, с такими темпами накопим быстро.

Анжей перемешивал сахар в чае, бесконечно кружилложкой, то и дело задевал стенки чашки. Он хмурился: явно обдумывал вариант. Овечка прикусила губу, чтобы снова не начать ругаться на его медлительность — с её-то точки зрения всё было ясно, как Маяк, оставалось только радоваться и идти рубить первые деревья. Но брат мог взвешивать что-то в голове до самого утра, такой уж нрав.

— Вы будете убивать лес?

Голос появился из ниоткуда, и Овечка аж подскочила от неожиданности, сжав нож в кулаке. Целая секунда потребовалась, чтоб сообразить, что это говорит Гран с печки.

Он лежал на животе, подперев подбородок ладонями, смотрел с любопытством. Выглядел он гораздо лучше, чем вчера.

На какое-то короткое мгновение Овечке стало не по себе: она и забыла, какие у него глаза, как у короля Вьюги из старой сказки. Но стушеваться не могла, а потому гордо вскинула подбородок, задрав нос и прикинув, железный или стальной нож у неё в руке, а если стальной — ранит ли сталь баша так же хорошо, как и железно?

— Мы не будем убивать лес, мы будем срубать деревья!

— Для леса особой разницы нет.

— Вот же ты лицемер, ты же прямо сейчас лежишь на печке, которая топится брёвнами из леса! — разозлилась Овечка.

Гран пожал плечами:

— Мне тоже нет разницы, что вы с ним делаете.

— Тогда чего спрашиваешь так, будто это что-то плохое?

— Просто так.

Издав сдавленный рык, Овечка швырнула бутерброды на тарелку, а тарелку на стол. Села так резко, что пустые бутылки зазвенели. Анжей распрямился, вдохнул, закрыв глаза, зажег свечу.

— Анна, это Баш Гран. Гран, это Анна. Вот и познакомились.

— Мы были знакомы Анж!

— Да? — удивился Гран, свешиваясь с печки. — Я не знаю тебя. А нет, знаю. Понимаю, ты выросла. Я помню твои волосы и другое имя, но оно было глупое.

— Чёрная Овечка. Меня зовут Черная Овечка, Анной меня называет только Анжей. И, если ты продолжишь говорить, что моё имя глупое, я разберу твоё по буквам!

Баш спрыгнул на пол, рубашка сползла с его плеча, обнажая ожог. Рана ещё не зажила.

— Где мазь? — спросила Овечка в воздух.

Белобрысый достал склянку с печи, протянул. Она взяла баночку и потянулась было к ожогу баша, но тот отшатнулся от её руки.

— Перестань! — рявкнула она. — Ты сам, очевидно, этого не делаешь, но если ожог не лечить, то он у тебя так и останется. Так что стой смирно.

Гран закатил глаза, демонстрируя, что ему идея быть здоровым не особо приятна, но замер.

Закончив наносить мазь, Овечка попыталась поправить рубаху баша, но та снова сползла с плеча.

— А почему ты одет как бордельный мальчик? Нашёл себе призвание?

— Просто моя одежда ему велика, а у тебя я не успел попросить! — встрял покрасневший Анжей.

Не говоря ни слова, но много чего думая, Овечка пошла в комнату, открыла шкаф с одеждой и с лёгкой руки собрала несчастному беглецу несколько штанов и рубах, а вернувшись, вручила её Грану в руки.

— Переоденься.

— Мне и так нормально, — сказал баш. — Мне не холодно.

— А мне холодно на тебя смотреть! Поэтому иди в баню и переоденься!