Быстро и умело бреясь безопасной бритвой, опрыскав лицо мыльным аэрозолем, Блэк с горечью подумал о том, как много времени вынужден проводить без сыновей. Вообще-то он чувствовал отцовскую дистанцию со всеми тремя, возможно, потому, что был на семь лет старше Бетти. Блэк ухмыльнулся собственному отражению: это чувство дистанции черт-те как быстро исчезало, стоило им с Бетти остаться вдвоем.
По рождению он принадлежал к баснословно богатому семейству сан-францискских Блэков. Они непрерывно богатели с 1849 года, когда молодой и безвестный Нед Блэк забил заявочный столб на берегу пустынного ручья и вернулся в Сан-Франциско на ослике, груженном почти что 3000 унций золотого песка и самородков. Никому не были ведомы ни его семья, ни место рождения. С Неда Блэка и пошли сан-францискские Блэки. Он скупил в Сан-Франциско большие участки земли, впоследствии перепродав их за огромные деньги.
Блэк видел библиотеку своего пращура Неда, составленную из книг Джона Локка, Фурье, Роберта Оуэна, великих чартистов, Маркса, Спенсера, Рикардо. Книг, зачитанных до дыр. Нед Блэк ушел на Гражданскую войну тихим и скромным человеком и еще более тихим и скромным вернулся с войны. Детям своим пытался внушить лишь одно: человек — животное общественное, и главные его обязательства — это обязательства перед обществом.
Как и другие богатые горожане, Блэки жертвовали на оперу, музеи и симфонические оркестры, но больше всего — на школы, библиотеки и больницы. Но ни одно здание, построенное ими для города, не носило их имени. Дети, внуки и правнуки Неда Блэка унаследовали его скромность, упорство и стремление держаться в тени. Они становились священниками, бизнесменами, просветителями, а некоторые — к вящей радости Неда Блэка — и политическими деятелями. Нед Блэк считал политическую деятельность благороднейшей из профессий, нужнейшим из общественных дел.
Будь то движение в поддержку реформ, создание комиссии по расследованию преступлений, попытка улучшить образование — представитель семьи Блэков всегда играл существенную роль.
Уоррену Блэку оказалось нелегко следовать традиции. Он не чувствовал ни вкуса к политической деятельности, ни интереса к бизнесу. Даже закончив один из лучших элитарных университетов Новой Англии, он ощущал себя неприкаянным и даже в чем-то виноватым. Во время второй мировой войны Блэк вступил в ВВС, и здесь, а затем в стратегической авиации обрел свое истинное призвание. Он летал и дрался успешно, но не выделялся, и хотя убийство вызывало у него отвращение, сумел убедить себя, что так надо. Служил он ровно, толково и без каких бы то ни было потуг на саморекламу. С годами он полюбил ВВС, хотя и отдавал себе отчет в том, что нелепо любить гигантскую безличную организацию.
Он познакомился с Бетти, когда командование ВВС откомандировало его продолжить образование в том же элитарном колледже, где он получил диплом, специализироваться по международным отношениям и внешней политике в семинаре знаменитого профессора Толивера. Бетти удалось попасть в этот семинар, и раз в неделю она приезжала на него из Рэдклиффа. Старый сухарь Толивер поначалу уперся, но отец Бетти был знаменитым профессором военно-морской истории, и в конце концов Толивер уступил. Но откровенно предупредил Бетти: до нее женщины в семинаре по международным отношениям никогда не участвовали, дискуссии часто переходят на «соленый» язык и никаких скидок ей ждать не придется.
Бетти согласно кивнула. И появлялась на занятиях с видом человека, идущего в бой, а не обсуждать отвлеченные умопостроения. На лице — ни следа косметики, ни тени улыбки, одета в строгий серый костюм. Тон — неизменно спокойный и ровный, чересчур ровный от постоянной необходимости сдерживаться и контролировать себя. И лишь однажды посреди семестра она не сдержала гнев, и лицо ее стало волнующе прекрасным, изумив Блэка, внезапно осознавшего, что находится в обществе красивой и эмоциональной девушки.
С самого начала Бетти была на ножах с Толивером, которого воспринимала как интеллектуального противника. Воспринимать его врагом было нетрудно — так к нему относилось большинство студентов. Но открыто проявлять враждебность — совсем другое дело. Толивер был грозным оппонентом.
В области международных отношений Толивер был ведущим специалистом. Происходил он из старых семей Новой Англии и был предан науке фанатично, целиком и полностью. Если убеждения призывали его покинуть тишину библиотек и аудиторий и ринуться в публичную баталию, он делал это без минутного колебания.
Первая баталия подобного рода, в которую он вступил совсем зеленым юнцом, закончилась для него катастрофой. До первой мировой войны он был пацифистом. Выступал с лекциями и статьями против участия в европейских силовых блоках, клеймил войну как бесчеловечный и «устаревший» способ решения мировых проблем, возглавлял «марши мира» в Нью-Йорке и Вашингтоне. Изучал войны древности, войны средневековья, девятнадцатого века, начала двадцатого. И сам не заметил, как, выступая против войны, стал одним из глубочайших ее знатоков.