Гарантия безопасности

Десятки людей, использующих целую сеть компьютеров, высчитывают, проверяют, перепроверяют, движутся предельно быстро, но и предельно четко. Каждая ракета также обладает своей позицией гарантированной безопасности, но это, скорее, позиция во времени, в процессе предстартовой проверки, нежели в пространстве. Размеренная, канцелярски выверенная четкая позиция. Но длится она лишь до известного момента. После точно определенного и хорошо известного мгновения «позитивного контроля» в предстартовом отсчете каждая ракета вступает в фазу «окончательной готовности». На этом этапе приказ отдается лишь президентом Соединенных Штатов Америки.

Жизнь под землей, искусственно нагнетаемая атмосфера секретности, невероятные нагрузки в процессе обучения придают мирку ракетной базы странные черты. Расчеты живут похороненными заживо. Завершение срока службы воспринимается как завершение срока заключения.

Отбывшие срок расчеты поднимались на свет божий, моргая от яркого солнца, с трудом веря, что вернулись в нормальный мир торговых центров, детей и любви. Ведь их приучили к мысли, что главным делом будет спасение от радиоактивного поражения и ожесточенная борьба за выживание.

Подробности этой борьбы умышленно не уточнялись. Настраивать солдат на поражение — значит заведомо подрывать их способность нанести ответный удар. Они знали, что в экстремальной ситуации обязаны испытывать ярость, но вот объект этой ярости точно определен не был.

Люди, тратящие жизнь на то, чтобы поднимать и опускать обратно на место эти гигантские массы сложнейшего и взрывоопасного оборудования, отнюдь не были лишены ума и сердца. И вполне отдавали себе отчет в неестественности, кошмарности своего существования, обдумывали его, спорили о нем. Этот сюрреалистический диалог велся техниками с восемью классами образования и офицерами с научными степенями. Среда обитания пробуждала в них качества, внушающие почтительную робость. Эти подземные жители бестрепетно обживали свой рукотворный мир, развивали новые воззрения, обретали представления о самих себе и о реальности, искаженные страннейшим образом, порождали новый вид юмора, одновременно и теплый, и циничный, усваивали особую манеру усмехаться, тосковали по чистому воздуху и траве, строили фантазии, доселе никому из людей неведомые, ибо никому из людей доселе не доводилось жить подобно им.

И возвращались из своих подземелий в жизнь наверху без напряжения и усилий. Казались такими же обыкновенными, такими же нормальными, как и все остальные. Но там, внизу, они составляли иную породу.

Они переложили древний миф о Сизифе на манер, удививший бы исследователей классической литературы. Миф о Сизифе, обреченном вкатывать глыбу на вершину холма только затем, чтобы после всех трудов начать вкатывать ее туда снова, когда она сорвется с вершины. Миф этот доходил от офицеров к солдатам в самых вульгарных и неожиданных формах, но в смысле его невозможно было ошибиться. И каким бы языком его ни излагали, в нем всегда звучали странно сочетаемые нотки абстрактной притчи и реальности, имеющей самое непосредственное к ним отношение.

Наиболее тонкие среди ракетчиков, «яйцеголовые»[2], избрали своим неофициальным «поэтом-лауреатом» Альбера Камю. Этот писатель, глубоко прочувствовавший бессмысленность, капризность и никчемность столь многого в современной жизни, каким-то образом сумел обрести принципы и силу воли, позволившие ему пережить тяготы второй мировой войны. И, подобно Камю, ракетчики учились осмысленно жить в ставшем абсурдным мире.

Попасть на ракетную базу в период «золотой» тревоги было все равно, что очутиться в суровой монастырской общине, до мозга костей преданной идее служения механическим тотемам. Тихо и методично, без громких заявлений, не осведомляя о том общественность, страна приходила в состояние полной и грозной готовности.

И еще одной гранью оборачивалось подземное существование — всеобъемлющим, априорно известным, до конца понятным и никогда не обсуждаемым осознанием того, что все то же самое делает противник. Где-то на другой половине планеты так же, как здесь, вырыты ракетные шахты, так же искусно расположены укрепленные позиции и почти так же, надо полагать, функционирует аналогичная группа людей. Нелегко жить с подобным знанием. Одно дело — оснащать гигантскую ракету термоядерной боеголовкой. Совсем другое — знать, что кто-то, почти так же хорошо обученный, оснащает ракету, нацеленную на тебя, и при этом пытается представить себе тебя, представляющего, как он пытается представить себе тебя, и так до бесконечности.

Нет, такая жизнь не про обычных людей. Здесь требовалось иметь воображение и обходиться совсем без него, быть чувствительным и не знать, что такое нервы, проявлять беспрекословное повиновение и уметь самостоятельно принимать решения. Требовалось сочетать внешнее дружелюбие с внутренним холодком, ибо жизнь в ракетных подземельях создает такую атмосферу вынужденной человеческой близости, что становится рискованно как распахивать душу настежь, так и держать ее застегнутой на все пуговицы.