Гарантия безопасности

А затем произошло нечто страшное. Бык снова поднял голову, разлепил веки и впился агонизирующим взглядом в Блэка. С секунду они глядели в глаза друг другу. И каким-то таинственным образом был заключен договор. В глазах быка появилось облегчение.

Блэк почувствовал, что превращается в быка сам. Безо всяких усилий. Будто бы его тело растворилось в туман, входящий в тело быка. Теперь он, Блэк, глядел на трибуны, его, Блэка, сбивали с толку непривычные цвета и звуки, это он, Блэк, крутил головой, высматривая матадора.

Он ощущал абсолютную растерянность. А также страх.

Боялся он двух вещей, они-то и заставляли его просыпаться в холодном поту. Во-первых, он знал, что следующий удар, сдирающий шкуру, рвущий нервную ткань и болью раздирающий бычий мозг, секунду спустя обрушится на него. Во-вторых, сейчас он повернет голову и увидит своими бычьими глазами матадора. Думать об этом было так страшно, что просыпался он моментально.

Перевернувшись на бок, Блэк посмотрел на часы. У него было еще несколько минут. Интересно, на какой стадии сна начинаешь потеть, лениво подумал он. Пояс, воротник и подмышки пижамы были влажны от пота. Часами он потел, что ли? Да нет, всего ведь несколько секунд.

Блэк заставил себя расслабиться. Не теряй логики, приказал он себе. И снова пришло ощущение, что Сон и стратегическая авиация тесно между собой связаны. Если бы он мог уйти в отставку, ушел бы и Сон. Но он уважал сослуживцев, любил авиацию, она так много значила для него, чуть ли не больше, чем семья. И выполняла столь важную задачу. Но в глубине души вставала мрачная тень, грыз червяк сомнения. При тщательном рассмотрении тень исчезала, но неуловимые сомнения оставались. Что-то было сильно неладно.

Блэка охватил приступ отчаяния. Что же ему теперь — всегда просыпаться так, рывком, от черного ужаса и сразу на свет дня? Он не любил внезапных пробуждений, хотя и привык к ним в бытность свою пилотом, лет двадцать пять назад. Тогда, в войну, его резко будило совсем другое, заставляя чаще биться пульс и выбрасывать больше адреналина в кровь: рев сирен, рука, грубо расталкивающая его промозглым английским утром, свист падающих бомб… О да, тогда он просыпался моментально. Но совсем по-другому, не так, как сейчас, тогда его душу не изматывал кошмарный Сон.

Блэк решился и сел в постели. Все, Сон забыт. Пора приступать к необходимости протянуть до конца долгого дня. Блэк заставил себя улыбнуться. Ничего. В столь ранний час пробраться сквозь центр Нью-Йорка не проблема. Если повезет, можно взять «Сессну» и самостоятельно долететь до базы Эндрьюс. А если и нет, он все равно успеет на совещание в Пентагон к 10.00 рейсовым самолетом. Так или иначе — не опоздает. Все нормально.

Блэк посмотрел на спящую подле него жену. Бетти не шелохнулась. Ей нужно было выспаться, и Блэк хотел побриться, одеться и выскользнуть из дома, не будя ее. Бесшумно встав с кровати, он полез в ящик комода за чистым бельем.

Рослая, крепкая, квадратная фигура Блэка обладала чертами грубой мужской привлекательности. Даже голова его казалась слепленной из резко очерченных плоскостей, открывающих первые страницы любого самоучителя рисования. Он походил на недоработанную скульптуру, у которой автор еще не обтесал углы. Тело его не просто казалось массивным, но внушало ощущение, что не обмякнет с годами, не заплывет жиром. Его, скорее, создал хороший чертежник, чем тонкий художник.

Блэк коротко стриг темно-русые вьющиеся волосы. Однажды, еще в начальной школе, он их отпустил, и они завились в такие кудряшки, что их тщедушный учитель усмехнулся, глядя на него: «Смотрите, какой у нас завелся сатирчик». Больше Блэк никогда длинных волос не отпускал. У него были очень выразительные и как бы для защиты глубоко посаженные карие глаза, которые он никогда не отводил от собеседника, даже если приходилось говорить неприятные вещи. Внимательные подчиненные всегда могли предугадать настроение Блэка по тому, как суживались его глаза, как морщились от сдерживаемого смеха.

По дороге в ванную Блэк заглянул в спальню мальчиков. Старая пилотская привычка, тайная, чуть ли не подсознательная: в каждом прощании отзвук вечной разлуки. Мальчишки стали уже слишком большими, чтобы позволять отцу целовать себя на людях, хотя он бы их расцеловал с радостью. Но хотя бы в такую рань он мог прокрасться в их спальню и тихонько поцеловать их в лобики.

Двенадцатилетний Джон сжался в комок у края кровати, зарывшись головой в простыню. Блэк мягко и осторожно переложил его, подоткнув одеяло под плечи и шею.

Четырнадцатилетний Дэвид разметался по всей постели, наполовину сбросив одеяло и свесив ногу на пол. Блэк аккуратно уложил и укрыл его. У Блэка, казалось, вся жизнь уходила на то, чтобы укрывать Дэвида и не дать задохнуться Джону.