Телефон обладал собственной специфической аурой. Раздражал, нервировал какой-то своей странной противоречивостью, осквернял, казалось, того, кто прикасался к нему. Проверявшие его связисты делали это с явной неприязнью. Если почти что любой другой прибор в зале ассоциировался с кем-то из операторов как его «личное» хозяйство, то с «контактным» телефоном никто ассоциироваться не желал. Он чуть ли не физически олицетворял присутствие в зале противника. Все понимали, что телефон не может подслушивать их, что при необходимости использовать его он будет подвергнут целой серии дотошных проверок, но все равно он воспринимался своего рода неприятельским символом, вызывающим раздражение и неприязнь.
Несколько минут назад генералу Боугэну звонил адъютант президента, передавший приказ привести телефон в действие, поскольку принимаются меры по установлению прямой радиосвязи с командованием советской ПВО. И вот под кнопкой телефона уже вспыхнул красный сигнал. Протянув руку, генерал Боугэн спокойно нажал кнопку. В зале царило гробовое молчание. Замерли даже те, кто находились вне пределов слышимости.
— У аппарата генерал Боугэн, начальник центрального пункта управления стратегической авиации, — сказал Боугэн.
Послышалось легкое потрескивание эфирных разрядов, затем раздалась безупречная английская речь.
— Говорит переводчик главнокомандующего силами ПВО маршала Невского. Маршал Невский приветствует вас и просит передать, что слышит вас хорошо. Как слышите нас?
— Слышим вас хорошо, — ответил генерал Боугэн. — Я не получал никаких указаний относительно предмета обсуждения. Получили ли указания вы, маршал?
Переводчик быстро заговорил по-русски, ему ответил ровный густой бас.
— Никаких, генерал, — сказал переводчик. — Кроме указаний установить связь с вашим штабом.
Наступило молчание. Полковник Касцио перевел взгляд с генерала на «контактный» телефон. Он, казалось, был зачарован, загипнотизирован чем-то неотразимым, но в то же время отталкивающим. Зазвонил красный телефон.
— Генерал Боугэн, говорит президент. Прошу вас подключить этот телефон к микрофону внутренней связи, чтобы все присутствующие слышали меня. Прошу также включить в эту линию «контактный» телефон, чтобы меня ясно слышали в штабе советской ПВО.
— Слушаюсь, господин президент, — ответил генерал Боугэн и, обернувшись к полковнику Касцио, отдал распоряжение. Через десять секунд все было готово.
— Теперь, господин президент, вас слышат все, — доложил генерал.
— Господа, говорит президент. — Сильный молодой голос растекался по залу, заглушая даже вечный гул приборов. Все офицеры машинально встали по стойке «смирно», вытянув руки по швам, устремив взор вперед. — То, что я говорю, слышат командование советской ПВО, сотрудники премьер-министра СССР в Кремле, начальники штабов вооруженных сил США в Пентагоне, командование стратегической авиации в Омахе, наш посол в Советском Союзе и постоянный представитель СССР в ООН. Любые распоряжения, отданные мною американскому военному и гражданскому персоналу, должны рассматриваться как непосредственные прямые приказы Верховного Главнокомандующего, которые надлежит выполнять полностью, безоговорочно и незамедлительно.
Президент сделал паузу. Генерал Боугэн обвел взглядом зал. Его охватило чувство нереальности происходящего, в мыслях все поплыло как в тумане, в сюрреалистическом кошмаре, где распадался привычный мир. Сон наяву, и в то же время — неизбежная жестокая действительность, которую не стряхнешь, очнувшись, как стряхиваешь остатки примерещившегося кошмара.
— Сложилась трагическая ситуация, — медленно и внушительно проговорил президент. Из «контактного» телефона доносились приглушенные звуки русского перевода. — В силу какой-то ошибки, по всей видимости технической, группа американских бомбардировщиков проникла в воздушное пространство Советского Союза. Мы предполагаем, что они предпримут попытку бомбить Москву. Каждый бомбардировщик несет по две двадцатимегатонные бомбы. Хотя средства советской ПВО активно пытаются пресечь их полет, есть все основания полагать, что по меньшей мере два бомбардировщика прорвутся к цели. Произошла трагическая ошибка. В наши намерения не входит — я повторяю: не входит — вступать в войну с Советским Союзом. В настоящий момент премьер-министр Советского правительства находится в пути на пункт управления, расположенный за пределами Москвы. Когда он снова свяжется со мной, я сделаю все, что в моих силах, дабы убедить его в нашей искренности.
Президент снова сделал паузу. Когда он заговорил опять, он говорил так медленно, что каждое слово, казалось, зависало в воздухе.