– Нет. Тогда было все по-другому, не было социальных сетей и мобильных. Он не платил никаких алиментов, а мать была слишком горда, чтобы подать на него в суд. Она сказала, что и так уже настрадалась, так что не собирается доставить ему удовольствие, прося у него милостыню. Считала, что прекрасно справится сама – но, естественно, все было не так просто.
– Но ты сказала, что видела отца? Когда тебе было восемнадцать?
Элли помолчала минуту, потому что это воспоминание было из разряда запретных – она никому никогда этого не рассказывала и сейчас думала, стоит ли откровенничать? Она никогда раньше об этом ни с кем не разговаривала, потому что не хотела создавать впечатление особы, беспрестанно жалеющей себя, но, может, у Алека было право знать.
– Да, я его видела, – медленно проговорила она. – После смерти мамы я его нашла и написала ему. Сказала, что хочу встретиться. Я даже слегка удивилась, когда он согласился.
– Что произошло?
Элли сощурилась:
– Ты и впрямь хочешь знать?
– Да. Ты хороший рассказчик, Элли.
Элли откашлялась:
– Между нами не возникло привязанности. Будто он не был моим отцом, чьи гены я унаследовала. Мы даже не были похожи. Мы сидели в шумном кафе на вокзале Ватерлоо, и он заявил, что мать моя была коварной сучкой, которая чуть не разрушила его жизнь.
– И все? – спросил Алек после долгой паузы.
– Почти. Я пыталась разузнать что-то про моих сводных братьев и сестру, но он отреагировал так, будто я хотела выяснить ПИН-код его кредитной карты.
Элли до сих пор помнила, как отец встал с перекошенным лицом, но во взгляде его сквозило удовлетворение, будто он был рад поводу рассердиться на дочь. Как он хватил кулаком по столу, расплескав пенистый капучино.
– Он сказал, чтобы я больше никогда не звонила ему. А затем ушел.
Алек слушал ее притворно небрежный голосок и чувствовал, как в его душе поднимается злость. Узнал ли он себя в Элли? Все-таки каждый в этом мире страдает от своей неразделенной боли, которую тщательно скрывает. Внезапно Алек понял все – ее страстное желание добиться успеха, построить карьеру, которое теперь, с появлением ребенка, отступило на второй план. Он почувствовал укол совести, поняв, как бесцеремонно лишил ее работы. Теперь он понимал и отчего она так настаивала на их браке – она не могла забыть, как, подрастая, она никогда не имела защищенности, которую обычно дает ребенку семья, и теперь не хотела, чтобы ее собственный ребенок испытал нечто подобное.
Но понимание это ничего не изменило. Алек чувствовал, что ему нужно предельно ясно показывать свои намерения. Элли должна была понять, что он никогда не сможет стать настоящим отцом, он не годится для проявления эмоций.
Элли Брукс не принадлежала к его излюбленному типу женщин, но даже если бы все было иначе, он ей совершенно не подходил. Ей нужно было лишь его имя в свидетельстве о рождении ребенка, его деньги. Он справится с этим. Горькая усмешка искривила губы Алека – о да, это будет для него несложно. Но если говорить о любви и поддержке, которую Элли так и не получила от своего отца, то Алек был последним мужчиной в мире, способным дать ей это.
Элли смахнула густую челку с глаз. Лицо ее было бледным, и, потеряв несколько килограммов, она стала казаться слишком хрупкой. Внезапно Алек позабыл о том, что разумнее держаться от Элли подальше, и почувствовал страстное желание заключить ее в свои объятия и прижать к себе, защищая от всех невзгод.
Он быстро подошел к двери, желая поскорей убраться отсюда.
– Распаковывай вещи, – сухо сказал он. – А потом мы присядем и обсудим детали твоего проживания здесь.
Глава 7
Элли не успела оглянуться, как ее жизнь полностью изменилась. Алек не упустил ничего – врач, кредитная карточка, необходимые документы для их предстоящей свадьбы.
– Я много работаю и путешествую, – сказал он ей. – Тебе придется самой себя развлекать и не бежать ко мне, если соскучишься. Поняла?
Элли прикусила губу в досаде от того, что с ней разговаривали, точно с несмышленым щенком, но сумела не показать своего негодования.
В те первые дни своего пребывания в Найтсбридж Элли, все еще оглушенная стремительными переменами в жизни, не находила в себе сил сопротивляться деловому натиску Алека. Бесчисленному персоналу, работающему как внутри организации, так и за ее пределами, Элли представили как невесту, и она старалась запоминать имя каждого.
Это были уборщики его огромной квартиры, передвигающиеся бесшумно, точно привидения с ведрами; женщина, в чьи обязанности входило наполнять холодильник продуктами и винный погребок – бутылками; врач, настаивающий на домашних посещениях. Она наслаждалась свободными минутами. Это был ее первый длительный перерыв в работе – и радовалась этой возможности отдохнуть, не испытывая угрызений совести.
Дружелюбный консьерж в холле дал Элли карту улиц, и она принялась исследовать Кенсингтон и Челси вместе с близлежащим парком, где на листьях появлялась первая позолота осени. Она начала ходить в галереи Лондона, и теперь у нее было достаточно времени, чтобы в полной мере насладиться ими.