Гардемарины, вперед!

— Ты ничего не ешь, звезда моя. Когда мы приедем в Париж, я приготовлю «кок о вен» — очень вкусно. Четыре столбика тмина, аромат… А до Парижа нам придется голодать.

— Так уж и голодать, — усмехнулась Анастасия.

— Русским бы только набить живот. Что ест русский крестьянин? Этот ужасный черный хлеб, эта каша, капуста, масло из конопли…

— Вот уж не знала, что тебя так заботит русский крестьянин! Что до вас, французов, то, говорят, у вас любимое блюдо — луковый суп. Одна луковица на ведро воды. Очень вкусно, — она передразнила де Брильи.

— Русские очень обидчивы. Сами вы ругаете себя, как ни одна нация в мире, но стоит открыть рот французу или немцу, как вы сразу лезете в драку. Видимо, сам климат, эта бескрайняя равнина, полное отсутствие гор…

— Все в одну кучу, — прошептала Анастасия.

— …создает особый характер: покорный, ленивый, примитивный, но с затаенным буйством. Вы, русские, способны только на подражание — в науках, политике, модах…

Анастасия слушала шевалье, покачивая в такт его словам башмачком.

— А баня? — продолжал француз, еще более воодушевляясь. — Разве может цивилизованный человек понять, что это такое — рубленый дом, оттуда валит дым, и в этом угаре русские занимаются развратом, вакханалией!

— Сережа, ты говоришь чушь! В банях моются.

— Три раза в неделю? Не смеши меня. И говорят, что тех, кто не соблюдает в бане ваших варварских обычаев, — в лице кавалера появилось этакое интимное выражение, — секут розгами. Да, да! Розги вымачивают в кипятке…

— Калистра-а-ат! — крикнула Анастасия. — Истопи баню! Да пожарче!

— Душа моя, — де Брильи затуманенным взором посмотрел на Анастасию…

Маленькая баня в кустах бузины, над ней дым столбом. Сторож вылил последнюю бадью воды в наполненные бочки. Кучер Григорий, голый по пояс, мыл горячей водой лавки, запаривал в чугуне березовый веник.

Сторож заглянул в баню:

— Иди, раздевай барина…

В гостиной Анастасия давала последние наставления шевалье.

— Все понял, — согласно кивал он головой. — Я буду делать, как скажет Григорий. А когда ты придешь, звезда моя?

— Потом. Григорий, хорошо попарь барина.

Кучер истово закивал головой, пытаясь облачить полураздетого де Брильи в тулуп.

— Это что? А… тулуп, халат на меху. Но зачем? Лето…

— Над озером туман ходит. Не застудиться бы.

— Вот, возьми, — француз совал Григорию флаконы с ароматической водой и мылом.

В окно Анастасия проследила, как француз пересек двор. Как только он скрылся в бане, она кинулась бегом в его комнату, открыла дорожный сундук и принялась тщательно осматривать содержимое.

Француз скинул тулуп в предбаннике и вошел в парную.

— Дым? Почему дым? — воскликнул он, когда пар окутал его с головы до ног. — Ах, да, в банях всегда дым. Но здесь, как в аду! — он начал тереть потрескивающие от жара волосы.

— Холодненькой водичкой смочите, ваше сиятельство, — и Григорий услужливо плеснул в лицо французу ледяной воды.

— Ах! — задохнулся тот и без сил опустился на лавку. Григорий и себя окатил холодной водой, охнул и вынул из чугуна веник.

— Как ты смеешь, мужик, рвань! — крикнул шевалье.

— Ложитесь, барин, — ласково сказал Григорий и легонько ударил француза веником по лопаткам.

— Что ты хочешь, негодяй? — де Брильи попытался закрыться руками, но Григорий ловко ударил его по ногам, потом опять по спине, злорадно, как показалось французу, ухмыляясь…

Анастасия меж тем перерыла все вещи француза. Взгляд ее остановился на лиловом камзоле, висевшем на спинке стула. Она ощупала камзол, под мышкой его было что-то зашито. Взяв ножичек, вспорола по шву шелк подкладки, нырнула в накрахмаленную парусину и вытащила оттуда небольшой пакет. Вынула из пакета бумаги, развернула первую и погрузилась в чтение…

Увертываясь от ударов веником, шевалье полез куда-то вверх, по полкам.

— Хорошо! — крякнул Григорий и схватил щипцы.

— Орудие пытки… — прошептал француз и закрыл глаза.

Он уже не видел, как Григорий схватил щипцами раскаленный камень и плюхнул его в воду. Баня наполнилась паром.

Собрав все силы, де Брильи кубарем скатился вниз. Последнее, что он увидел, были его флаконы, сиротливо стоящие на подоконнике запотевшего оконца… Француз потерял сознание.

Анастасия спрятала бумаги в лиф, затем обвела взглядом комнату. На полочке под иконой лежал молитвенник. Она быстро вырвала из книги несколько страниц, сунула их в пакет и положила его под подкладку камзола. Торопливо зашивая подкладку, она выглянула в окно…

Дверь бани была широко распахнута. У порога лежал одетый в тулуп француз, а над ним спорили сторож Калистрат и Григорий.

— Ты, дурень, веником работать не умеешь! — орал сторож. — Веник должен испарину гнать, а ты поперек спины лупил, удаль показывал.

— Нашел кого учить! — орал кучер. — Баня угарная была!

Француз застонал, пытаясь встать…

Анастасия зубами откусила нитку, бросила камзол на спинку стула и побежала встречать полуживого кавалера. На лице ее было серьезное, озабоченное выражение…

Петербург.

Дверь особняка открылась сразу, как только Саша тронул шнурок колокольчика.