Гардемарины, вперед!

— Почему — дружок? — Саша изо всех сил старался не выказать охвативший его страх, только бы «увести» их от Алешки. — Учились в одной школе… и только. Он в театре у маменьки Анастасии Ягужинской играл, со всем их семейством знакомство имел. Я как о нем услыхал… там… в особняке на болотах, решил, что он с Анастасией Павловной приехал… А больше о нем ничего не знаю.

— Врешь! — с ненавистью крикнул де Брильи.

Лесток улыбнулся плотоядно, ему приятна была злость француза.

— Как фамилия Алеши-то? — спросил он почти благодушно.

— Запамятовал… — наморщил лоб Саша.

— Корсак его фамилия, — сам же ответил Лесток. Саша с отвлеченным видом пожал плечами.

— А скажи, Белов, за каким чертом вы устроили нападение на дом де Брильи с этим… долговязым? Его ты тоже запамятовал?

— Отчего же? Помню. Никита, сын князя Оленева.

— Пащенок князя Оленева, — жестко уточнил Лесток. — Ну?

— О, ваше сиятельство, я уже говорил вам однажды, что движимый высокими чувствами… — пролепетал Саша и смешался.

Лесток расхохотался.

— Если не желаешь стать недвижимым, — сказал он, смакуя последнее слово и удовлетворенно наблюдая за мрачным лицом француза, — забудь про Ягужинскую. Это птица не твоего полета. — Он перешел на серьезный тон. — Что у Оленева поселился — хорошо. Коли нападешь на след Корсака, — он задумчиво поскреб щеку, — не исключено, что он явится к твоему Никите — сообщить немедля. На!

Лесток протянул кошелек, Саша с поклоном принял деньги, но вместо того, чтобы поцеловать холеную руку, а именно этого ждал от него Лесток, испуганно попятился, глядя в пол.

— Местожительства не менять! — крикнул Лесток и махнул рукой.

Как только Саша вышел из кабинета, де Брильи обрушил на Лестока свое негодование.

— Я вас не понимаю, Лесток! Неужели вы ему верите?

— А вы ревнивы, — Лесток рассмеялся. — Если быть точным, я никому не верю. Мальчишка что-то знает, но молчит.

— Неужели у вас нет способов заставить его говорить? — задохнулся от возмущения де Брильи. — Для заговорщиц вы применяли совсем другие методы и получали нужную информацию.

— Сейчас нам нужна не информация, а бестужевские бумаги, те, которые были у вас в руках! — голос Лестока зазвенел, — Не завтра, так послезавтра этот мальчишка наведет нас на след. Что не удалось вам, удастся мне. А вам я советую…

— Вы хотите сказать?.. — спесиво вскинулся де Брильи.

— Вот именно… Забирайте свою милую и катите в Париж. Ах, как бы я хотел быть на вашем месте! — он притворно вздохнул. — И не забудьте передать Шетарди, что мне очень не хватает его общества. Он отличный игрок, — взбешенный де Брильи хлопнул дверью, — за карточным столом…

И Лесток откровенно расхохотался.

Когда Саша вернулся домой, он застал там удивительную картину. Поперек двора стояла золоченая карета с гербами, ржали кони, вокруг сновали люди в белых камзолах и орали на все голоса:

— Гаврилу! Живого или мертвого!

Из окон второго этажа валил бурый дым.

— Что это значит, Лука? — строго допрашивал дворецкого Никита.

— А это значит, — дрожащим голосом ответил тот, — что Гаврила ваш убийца и колдун.

Саша бросился к друзьям.

— Алешка здесь?

— А где ж мне быть? — удивился Алешка. — Ты-то как? К Никите, угадывая в нем хозяина, бросился огромный гайдук.

— Их сиятельство Аглая Назаровна Черкасская требует к себе парфюмера Гаврилу!

— Сумасшедший дом! — Никита бросился к «Гавриловым апартаментам», за ним поспешили Алеша и Саша. Из-за закрытой двери раздавался громкий голос Гаврилы:

— В апартаменты не входить! Понеже идет реакция! Все на воздух взлетим!

— Гаврила, это я! — крикнул Никита под дверью, она немедленно распахнулась.

Гаврила отступил в глубь комнаты и рухнул на колени.

— Никита Григорьевич, невиновен я! Я могу румяны с закрытыми глазами делать! Это Санька-казачок, дурак пустопорожний, взялся мне помогать и все напутал. А теперь у княгини Черкасской всю рожу прыщами закидало!

— Да кто она такая, эта Черкасская?

— Аглая Назаровна — весьма важная дама, супруга их сиятельства Ивана Матвеевича Черкасского. А знаком я с ней через ихнюю карлицу Прошку, а с карлицей меня познакомила мамзель госпожи Урюпиной, а мамзель я знаю через дочь пекаря… — тараторил Гаврила, размазывая сажу по лицу.

— Гаврила — ты ловелас, — сказал Никита с глубоким изумлением. — Ты бабник.

— Химик я, — Гаврила с достоинством изогнул лохматую бровь.

— И что теперь, химик, делать? Гайдуки сейчас разнесут дом.

— Отбиваться, — вздохнул Гаврила.

— Ни в коем случае, — вмешался в разговор Саша. — Будем лечить рожу Аглаи Назаровны! — и, видя недоуменные лица друзей, расхохотался. — Сейчас я вам все объясню…

Аглая Назаровна, грузная дама с болезненно красным лицом, восседала в кресле на крытом ковром возвышении. Вокруг стояла одетая в белые одежды свита: гайдуки, приживалки, пажи, и вся эта публика гневливо взирала на Гаврилу и Алешу, стоящих в центре зала на коленях.

Алеша был в крестьянской одежде, на боку у него висела огромная сумка. Гаврила был заметно испуган, но храбрился.