Гарем. Реальная жизнь Хюррем

– Мужа для тебя больше не существует. У кызляра-агасы кошелек глубже, чем у любого венецианца, смею тебя заверить. И я получу от него вдесятеро больше, чем отдал за тебя здесь сегодня. – Он хлопнул в ладони, и из тени выступили два солдата в тюрбанах. – Отведите ее внутрь да приставьте стражу. Убедитесь, чтобы у нее было вдоволь пищи и воды. Обращайтесь с нею получше, ведь, кто знает, вдруг она со временем станет матерью будущего султана.

Али-Осман опустился обратно на подушки и прикрикнул на своего нубийца, приказав тому махать опахалом почаще, поскольку он перегрелся.

Сперва был бескрайний, сверкающий до боли в глазах океан. Затем их потрепал бурный летний шторм, умотавший ее до рвоты и оставивший валяться без сил и возможности куда-то деться от желчно-рвотного зловония. Две недели пересекали они под парусами средиземноморские владения Османской империи с изредка возникающими на горизонте опрокинутыми миражами далеких островов и берегов. Изредка они заходили в какой-нибудь порт или бросали якорь у грязного селения, чтобы загрузить на борт то жирафа, то раба, то тюк шелка.

Джулия молилась о смерти и даже подумывала, не броситься ли ей за борт. Но затем убедила себя не брать грех на душу, тем более что ей удалось внушить себе виде́ние, как по прибытии в Стамбул ее прямо на причале встретит венецианский посол со свитой.

Турки смотрели на нее горящими, голодными и жадными глазами, но никто не осмеливался на нее не только покуситься, но и просто хоть пальцем тронуть или чем-то обидеть. И пищу ей приносили исправно. Правда, есть подобное побрезговала бы и собака, хотя сами они только и питались этой дрянью из риса и сушеного мяса. Каюту ей дали в трюме, под круглосуточной охраной пары матросов. Она могла там кричать или плакать сколько угодно. Они ее просто игнорировали.

Однажды утром, когда она поднялась на палубу, кто-то из моряков указал ей рукой вперед по курсу, и она увидела вдали встающий из тумана великий город Стамбул. Чуть позже они миновали пролив Босфор. Море было гладким и отливало серебром подобно лезвию клинка. Утреннее солнце выхватывало из рассветной дымки золотые купола мечетей и будто воспламеняло клочья тумана, все еще окутывавшего стенки набережных и протянутую руку мыса Серальо. По воде во множестве сновали рыбацкие лодки и быстроходные каики. Заметив на мачте одной из галер гордо поднятого золотого льва Венеции, Джулия ощутила физическую боль.

Тут они обогнули мыс и вошли в распростертые объятия Золотого Рога. Никакая делегация от La Serenissima ее на причале не встречала. Она закрыла глаза и окончательно осознала, что все, что она когда-либо знала, ушло от нее навеки.

Глава 31

Маниса

Гюльбахар наблюдала за всадниками из-за решетчатых окон дворца. Звон железных подков по гладким камням римской дороги гулким эхом отражался от скальных стен долины. Это живо напомнило ей ежечасный бой курантов в Старом дворце. Теперь это был иной и недосягаемый мир. Но истосковалась она не по его пыльным лестницам или продуваемым сквозняками комнатам, а по Сулейману. Теперь, при всей свободе ее новой жизни вдали от гарема, постель ее оставалась неизменно холодной.

Вечернее солнце утонуло за пшеничными полями, и бриз донес запах дровяного дыма.

Всадники приближались. Их было двенадцать. Возглавлявший кавалькаду что-то говорил своей свите, и раскаты его голоса доносились из долины даже сюда, наверх. Смуглый, с редкой бородкой, в свободном халате. Через его седло перекинут добытый олень со стрелой в шее, а бок коня забрызган кровью.

Мустафа.

– Стало быть, на ужин у нас сегодня оленина, – пробормотала она. Ее сын выглядел весьма довольным собой. Гарцует как истинный шехзаде, думала она. Мустафа что-то крикнул своему эскорту. Слова на ветру потерялись, но в ответ разнесся зычный мужской хохот.

«Мой сын будет лучшим из лучших османских султанов всех времен, – с гордостью думала она. – Однажды он даже собственного отца превзойдет! Столько талантов и так мало изъянов! Он и охотник знатный, и дюжиной языков владеет, и в математике нет ему равных. Все его любят».

Охотники спешились во дворе под окнами. Мустафа поднял голову и помахал матери. Видеть ее он не мог, но знал, что она там и любуется им.

Ужинали в тишине. Трижды описав во всех подробностях, как подстрелил оленя, Мустафа почувствовал, что беседа не клеится. Он воодушевлен успехом, а мать мрачнее тучи и так и норовит портить ему настроение.

– В чем дело, мать?

– Мы должны подумать о твоем будущем, – сказала она.

– Только не это, сколько можно! – рассмеялся он. – У меня наипростейшее будущее из всех ныне живущих. Пока что я наместник султана в Манисе, а со временем сам стану султаном Османов. О чем тут думать-то?

– А точно ли станешь? Султаном-то?

Улыбка сошла с его лица.

– Мать, ну пожалуйста…

– Часто ли твой отец к тебе сюда наведывается? А ведьма тем временем своими кознями распространяет свое влияние при дворе все дальше и глубже.

– Как он правит своим гаремом – не мое дело.

– Ты слепец.

– А тебе повсюду мерещится заговор.