Гарем. Реальная жизнь Хюррем

– Неужели мы вовсе ничего не можем сделать? После всего того, что сделал Аббас, после всего, что он из-за меня перенес и претерпел? Мне невыносима сама мысль о том, чтó я на него навлекла. Обязана же я ему хоть единственным словом благодарности!

– С него хватит и знания о том, что ты теперь в безопасности.

Она отвернулась от окна.

– Ну и что теперь?

– Теперь?

– Я долгие годы сидела взаперти в отцовском доме, потом в султанском гареме. Теперь, как я поняла, мне предстоит сидеть взаперти в твоем доме?

– Я тебя не неволю. Только тебе отсюда просто так живой не выбраться. Слишком опасно. Для всех ты этой ночью утонула.

– И в Венецию мне вернуться нельзя. Это было бы все равно, что променять одну тюрьму на другую. Но я не хочу, чтобы слова мои звучали черной неблагодарностью. Это же было так храбро еще и с твоей стороны – сделать то, что ты сделал…

– Я сделал это ради Аббаса. Но мне нужно тебе об этом сказать: дома, в Венеции, я только и делал, что отговаривал его с тобою связываться!

– И правильно делал! Отговорил бы – избавил бы от всей этой боли. А тут что будет?! Страшно подумать даже, что они с ним сделают, когда узнают, что он обвел вокруг пальца самого султана!

– Будем надеяться, что не узнают, – ответил Людовичи.

Сулейман в смятении преклонил колена у одра своей матери, а когда та наконец испустила дух, запрокинул голову и взвыл волчьим воем.

Ибрагиму почудилось, что он его услышал, пока он мерным шагом обходил террасу своего собственного дворца подле ипподрома. И Гюльбахар этот вой будто бы тоже причудился.

Аббас же насторожился, остановился, прислушался, но нет – вокруг все та же глухая тишина. Верно, просто ночная сова, подумал он. Встав у окна в своей тесной келье, он окинул взглядом Золотой Рог и перевел его на дальнюю сторону, туда, где Галата. И тут же тень пробежала через Луну.

Он достал наконец бархатный кисет, доставленный ему днем с курьером с венецианской стороны. Ослабив тесемку, он вытряс содержимое кисета себе на ладонь.

Два золотых дуката. Впервые со времени прибытия в гарем его лицо озарилось улыбкой.

Часть 5 Пыльная буря

Глава 48

Стамбул, 1535 г.

«А у матери-то морщины вокруг глаз, – подумал Селим. – Раньше я их не замечал». Он поцеловал ей руку, вслед за ним то же самое сделал Баязид. Затем братья отступили назад, скрестив руки на груди, как их учили в эрдеруне.

– Из тебя вырос хороший мальчик, – обратилась Хюррем к Баязиду. – Наставники твои говорят, что ты дивный наездник и атлет. Почти как Мехмед.

– Спасибо, мать.

– А вот на учебу ты должен приналечь усерднее. Даже по окончании эндеруна тебе не следует переставать учиться. Если когда-нибудь станешь султаном, тебе понадобится много большее, чем искусство копьеметателя и конника.

– Сделаю все, что в моих силах.

– Ну а ты, Селим? – вздохнула Хюррем. – Учителя говорят, что им приходится каждый урок вдалбливать тебе в голову костяшками пальцев.

– Делаю все, что в моих силах, мать, – ответил он, проверяя, не сработает ли и у него только что примененный братом защитный прием.

– Может, и делаешь, но недостаточно хорошо.

«Недостаточно хорошо, – подумал Селим, – а все потому, что я никогда не буду для тебя достаточно хорош, что бы я ни делал. Все свои надежды ты возлагаешь на кого угодно, кроме меня. Да и не секрет, что у отца в любимчиках Мехмед. Он его обожает даже больше первенца Мустафы, если такое вовсе возможно. Вот мне и остается надеяться лишь на то, что, когда один из них двоих взойдет на престол, меня они всерьез воспринимать не будут как угрозу себе, а просто пренебрежительно махнут на меня рукой подобно матери. Что до Баязида, молюсь лишь о том, чтобы этот дурак поскорее убился, упав с коня при игре в джерид».

Селим частенько задумывался о том, кого он ненавидит сильнее – себя за неспособность уподобиться Мехмеду и Баязиду или мать за постоянные напоминания об этом.

– Теперь идите оба, – сказала Хюррем. – Мне нужно заняться неотложным делом. – А ты, Селим… – добавила она, когда братья уже направились было на выход, и вдруг запнулась, видимо в поиске подходящих слов. – Ты постарайся все-таки брать пример с братьев и побольше походить на них.

Гюзюль явилась в сопровождении одной из гедычлы. Частные владения Хюррем ее впечатлили даже вопреки собственной воле.

У Хюррем был собственный сад с мраморным фонтаном. В саду – вольер с соловьями и канарейками. На базаре перешептывались даже, что кровать ей Сулейман выписал чуть ли не из Китая. Сделанная из слоновой кости, инкрустированная сандаловым деревом и розовыми кораллами кровать эта обошлась ему якобы в девяносто тысяч скудо, целое состояние.

Хюррем возлежала на мраморной плите, подогреваемой снизу дворцовыми котлами, а Муоми массировала ей шею и плечи. Ее личная парная, отметила Гюзюль, не уступает по площади приемной великого визиря.

Она исполнила церемониальный салам и так и осталась на коленях, терпеливо дожидаясь, когда Хюррем соизволит обратить внимание на ее присутствие.

Хюррем приоткрыла один глаз.