Гарем. Реальная жизнь Хюррем

– Судя по моим записям, ты заблуждаешься. Тут написано, что он жив. И с него причитается в казну по асперу в год с каждой головы его овечьего стада. Еще вопросы есть?

– Никак нет.

– Тогда все, ступай.

И он ушел, потрясенный простотой решения. Закон запрещает передавать по наследству пожалованные султаном за службу земельные наделы. Однако казначей мигом ему отцовские земли передал – за мзду. С отца стригли в казну по асперу в год за каждую пару голов. Рустем же ставку налога удвоил, а на смерть отца просто закрыл глаза. Мухаммед прекрасно понимал, куда отныне будет идти половина уплаченных им податей.

Но оно того стоило!

Глава 50

Дорожка, выложенная цветными камнями, вилась в густой тени черных кипарисов и вела от Врат блаженства к шестиугольному киоску. Он довлел над кущами садов радушия. Мрамор слепил глаза. Даже на окнах была позолота. Пол был настолько искусно выложен умельцами султана, что казался сделанным из цельного куска горного хрусталя.

Со шпалер гирляндами свисала жимолость. Это был рай посреди рая.

Сулейман возлежал на шитом золотом матраце и дивился переливам солнечного света на дамаске люстры, свисающей из-под купола. Лежавшая подле него Хюррем нежно погладила его по щеке.

– Ты снова хмуришься, – сказала она. – Что-то случилось?

– Кто-то пытался отравить Мустафу.

– Он в порядке? – Она пристально посмотрела ему в глаза.

– Хвала Всевышнему, да.

– И кто на него покушался?

– Мы не знаем. – Он поглядел на нее, будто в поисках некоего ключа. – Ибрагим вот обвиняет тебя.

– Ясное дело. Он же вообще считает, что все зло в мире – от меня.

– Он говорит, что ты хочешь сделать султаном одного из собственных сыновей.

– Само собой. Или ты думаешь, что Гюльбахар меня пощадит, если Мустафа взойдет на престол? Да она тут же распорядится, чтобы меня утопили в мешке, а сыновей моих перерезали. Я ежедневно молюсь Всевышнему о милостивом избавлении нас от этой участи, хотя и не вижу, как такое возможно. Но Ибрагим мне льстит, раз считает, что в моей власти отсюда, из гарема, дотянуться до великого принца за пять дней езды от Стамбула и покуситься на него.

Сулейман ничего не ответил.

Хюррем выхватила из ножен на поясе церемониальный кинжал и приставила его к нежной коже своего запястья. Рубины в ручке заискрились отблесками послеполуденного солнца.

– Если ты веришь в подобное обо мне, вели мне вскрыть вены. Мне легче умереть, чем жить под твоим подозрением в подобном преступлении.

Сулейману хотелось ей поверить всеми фибрами души.

Хюррем полоснула кинжалом по запястью сверху вниз, и кровь заструилась по рукаву ее белоснежной сорочки. Он выхватил у нее кинжал, прежде чем она успела нанести себе следующий порез.

– Хюррем!

Он оторвал от своей накидки лоскут богатой парчи, туго перевязал ей рану и крепко прижал Хюррем к себе, будучи потрясен ее поступком до глубины души. Ведь она бы себя так и убила, изойдя кровью, если бы не его вмешательство. Видел бы это Ибрагим!

При мерцающем свете свечи Муоми осторожно сняла парчовую повязку и тщательно осмотрела рану на запястье Хюррем. Та наблюдала за ее действиями, и пот струился по ее лицу.

– Плохо дело?

– Главная вена не задета, моя госпожа. Так что могло быть хуже. – Она наложила на рану примочку из целебных трав и перевязала ее чистым льняным бинтом. – Вы, верно, тщательно целились.

Глава 51

Хюррем встретила кызляра-агасы улыбкой, когда тот явился к ней по ее приглашению. Но Аббас знал, что улыбка на ее лице может быть как к добру, так и к худу. За ее хорошим настроением вообще могло таиться все что угодно. Он вполне представлял себе Хюррем, к примеру, в превосходном расположении духа по случаю только что отданного приказа его казнить.

После смерти матери Сулеймана статус валиде-султан перешел к Хюррем. Соответственно, Аббас стал ее главным слугой и вынужден был теперь выполнять все ее капризы. Положение его сделалось немыслимым. Хюррем была главной наушницей султана, а сам Аббас – командиром трех сотен наложниц, становившихся день ото дня все непокорнее из-за того, что от гарема осталось, по сути, одно название.

Аббас исполнил три церемониальных салама и позволил паре пажей помочь ему подняться на ноги.

Хюррем отпустила пажей едва уловимым кивком. Фонтанирующие из золотых рожков на стенах струи воды призваны были сокрыть своим плеском их разговор от любопытных ушей.

– Ты дрожишь. В чем дело? – спросила она. – Боишься, не притаился ли у тебя за спиной палач с веревкой наизготовку?

Аббас почувствовал, как пот заструился по его лицу. Оглянуться он не осмеливался, а так и продолжал взирать на свою госпожу.

– Сведения о Гюзюль, которые ты мне передал, оказались чистой правдой. Приношу тебе за это благодарность. – Она склонилась вперед и подперла рукой подбородок. – Поскольку Властелин жизни, похоже, более особо не нуждается в своем гареме, не находишь ли ты свою должность несколько излишней?

– Как угодно госпоже.

– После смерти старой валиде, да благословит ее Аллах в своем раю, твоей главной задачей стало следить за моим хозяйством. Так что наши судьбы теперь, похоже, тесно переплетены.