Гарем. Реальная жизнь Хюррем

Хюррем встала. Волосы, руки и ноги ее были окрашены хной, а глаза густо насурьмлены.

Без всякого предупреждения она исполнила традиционный троекратный салам наложницы перед первой ночью. Затем расстегнула перламутровые пуговицы своего шелкового гемлека. Ее соски были намазаны гашишем, который усиливал остроту переживания последующих возвышенных мгновений.

Обнаженная до пояса Хюррем пала ниц и приползла к дивану на четвереньках, как простая рабыня. У него сперло дыхание. Стоило ему только подумать, что все ее штучки ему известны, как она его снова удивила.

Она облобызала его стопы в традиционном изъявлении смирения. Он беззвучно стонал, пока ее пальцы расстегивали его одеяния перед актом служения ему.

Вот мой гарем, подумал он. Она одна подобна тысяче женщин!

Город раскинулся обширной цветной мозаикой под длинными пальцами минаретов и сверкающими куполами мечетей. Давным-давно Мехмед Завоеватель приказал, чтобы все дома в Стамбуле были окрашены в зависимости от вероисповедания их обитателей. И теперь серые пятна указывали на армянские кварталы, желтые – на еврейские, и все это посреди моря красных домов самих турок.

Это заметно упрощало задачу Аббаса, поскольку искомый дом был покрашен в черное, как и полагается дому высокопоставленного придворного.

Аббас редко отваживался на вылазки в тесные закоулки Стамбула и дополнительно придал себе безликости, укутавшись с головы до пят в черный феридж. В доме Рустема имелся сокрытый от взора посторонних задний двор. Паж провел Аббаса именно туда. Рустем восседал в киоске в самой глубине двора подле журчащего мраморного фонтана.

Рустем приветствовал его кратким теменна и тут же жестом указал Аббасу его место на ковре напротив себя. Паж принес им по шербету и поставил между ними серебряный поднос со сладостями.

– Меня направила сюда госпожа Хюррем, – сказал Аббас. – У вас с нею есть один общий интерес.

– Какой бы такой мог быть? – спросил Рустем.

– Вы сами.

– Объяснись-ка, кызляр-агасы.

– Царица покрытых никабом головок попросила меня рассказать тебе об одном человеке по имени Хаким Дюргюн. Говорят, он в прошлом году умер от чумы. Однако он по-прежнему возделывает свой земельный надел в Эдирне. Необычайно трудолюбивый призрак, не так ли?

– Необычайно. Я разберусь.

– Также тебе следовало бы разобраться еще и с делом одного землевладельца в Румелии, тот умер четыре года назад, как раз вскоре после того, как ты стал казначеем. С тех пор он так и продолжает стричь с овцеводов, выпасающих стада в его владениях, по восемь асперов за голову в год. А ты, однако же, так до сих пор ничего и не сделал для того, чтобы обуздать алчность этого падкого до чужих денег духа. Это все потому, что ты боишься мертвецов? Или все дело в том, что этот призрак отстегивает по два аспера с каждой овцы лично тебе?

– Откуда у тебя столько познаний о призраках?

– Повсюду, где есть хоть один черный человек, у меня есть пара ушей. Да и к тому же нет во всей империи ни единого дворца или сокровищницы, где не нашлось бы хоть одного предположительно глухонемого, который на поверку оказывается всеслышащим и к тому же болтливым.

Рустем выбрал себе сладость и принялся ее медленно смаковать.

– Ну и чего ты хочешь? Долю в этом деле?

Аббаса восхитило его самообладание.

– Не надо пошлостей, прошу. Я же сюда пришел не карманы набивать, а по поручению госпожи Хюррем.

– Ей что, деньги не нужны?

– Конечно же нет.

– Значит, услуга какая-то?

– Больше, чем просто услуга. Речь идет о союзе.

Рустем посмотрел Аббасу прямо в лицо. «Ноябрьский взгляд, – подумал Аббас. Не холод, а просто серая пустота».

– Занятная схема вырисовывается, – сказал Рустем. – Она хоть понимает, что Ибрагим мой начальник?

– Конечно. И ты, насколько я знаю, скоро отправишься вместе с визирем в поход на восток.

– Какой такой интерес может быть у второй кадын в нашем военном походе на Персию?

– Ни малейшего. Ее интересует лично Ибрагим. Его неуемное бахвальство и так уже стало притчей во языцех при дворе и на базарах.

– А ее это каким боком касается? Я знаю, что он ей не мил, но ведь его заносчивость на гарем никоим образом не распространяется.

– Ее побуждения тебя не касаются. Но визирь вступил на путь, ведущий к падению, и ей бы хотелось, чтобы ты его движение по этому пути ускорил. Ей нужны доказательства его измены.

– Визирь кто угодно, только не изменник…

– Для моей госпожи не имеет значения, изменник он или нет. Она просто хочет, чтобы ты собрал доказательства его предательства.

Рустем взял еще одну сладость и крепко задумался.

– Трудненько будет, – вымолвил он наконец.

– Не слишком трудно, я надеюсь. Иначе однажды ночью султан, убаюканный в объятиях второй кадын, услышит от нее нашептывания о том, как его казначей присваивает уплаченные тимарлы подати и берет мзду с помещиков.

Рустем внешне ничуть не испугался, а просто нахмурил брови с таким видом, как если бы пропустил неожиданно сильный ход на шахматной доске.

– И что мне будет наградой, если проявлю себя изобретательным союзником?

Аббаса искренне удивила такая постановка вопроса.

– Твоя жизнь?