Сулейман кивнул. Трудно было с этим не согласиться после того, как до их Дивана дошли известия о том, что персидский вероотступник шах Тахмасп снова захватил Багдад, вероломно напав на город и перебив весь гарнизон. Будучи по статусу еще и «защитником веры», Сулейман не имел права игнорировать подобный вызов, брошенный его власти.
– Что так помрачнели, господин?
Сулейман вздохнул и ответил:
– Подавляем одно нападение – тут же трубят тревогу с другой стены…
– Таков путь властителей империй.
– Но ведь наша-то Империя не одними войнами живет. Я же хочу оставить после себя нечто такое, что пребудет и после того, как развеется пыльная буря, поднятая нашими армиями, исчезающими за горизонтом.
– Армии – вот они-то и пребудут вечно, мой господин.
– Устал я от это этого, Ибрагим.
– Никому не дано быть султаном и жить своей жизнью без конфликтов. Султан на то и султан, чтобы покорять или покоряться. Третьего не дано.
– Если так, то мы не лучше бездомных псов!
– Сам Мухаммед призвал нас к джихаду, мой господин. И отвоевывать земли мы идем под зеленым знаменем ислама!
– Тебе-то какое дело до ислама?
– Это моя вера, господин.
– Удобная вера, однако. Ты ее используешь для самооправдания, когда предаешься тому, что более всего любишь, а именно – отправляешься на войну.
– Я верный воин ислама!
– Ты – мой верный визирь. А все остальное – твои личные разборки с Аллахом.
– Не шути так со мною, мой господин.
– Да ты сам нас всех уже выставил на посмешище.
– На днях мы с тобою вместе выступаем верхом под зеленым знаменем, как в старые добрые времена. Как выедем за ворота, так ты сразу и забудешь о всех своих сокрушениях…
– Нет, Ибрагим. На Вену я идти не хотел, но уговорам тогда поддался. И пять месяцев глядел на то, как наши пушки тонут в грязи на подступах к крепости, имени которой мне теперь и не вспомнить. Римский император на бой с нами так и не вышел. А ведь я тебя предупреждал, что именно так и случится. Так что на этот раз ты меня с пути истинного не собьешь. И армию мою на Персию ты поведешь в одиночку.
Ибрагим уставился в пол в каменной тишине.
– Неужто тебя страшит эта ноша? Другие бы мужи расплакались, будучи удостоенными подобной чести.
– Место султана – во главе его войска…
– Ты мне тут назиданий о моем долге не читай. Неужто ты сам не способен прихлопнуть этого назойливого комара – шаха Тахмаспа?
– Конечно, способен.
– Вот и сделай это, Ибрагим. Засим назначаю тебя главным стражем восточных врат своих владений.
– Лучше бы тебе было этого не делать…
– Я так решил.
Ибрагим замялся. Точно пора уже было ему сказать, он и так слишком долго медлил с этим известием.
– Господин мой, тут вот еще какое дело. Из Манисы днем передали весть, что было там покушение на жизнь твоего сына Мустафы.
– И кто эту весть принес?
– Кто-то из посыльных от Гюльбахар, мой господин. Тут ошибок быть не может.
– И что именно случилось?
– Они себе сидели, обедали с начальником стражи. Тот отпил вина, и ему разом поплохело, а через час он умер в корчах.
– А Мустафа?
– Не успел отпить, хвала Аллаху!
– Кто это сделал?
– Доказательств нет, – сказал Ибрагим, отводя глаза.
– Ты не прав, – сказал Сулейман.
– Господин мой, ну а кто еще-то?
– Очередной плод фантазии Гюльбахар! Ты мне хоть крупицу доказательства принеси!
– Господин мой, ты ей дал слишком много власти. Мы с тобою часто ли теперь видимся? На охоту больше вместе не ходим, за трапезой, как нынче, также встречаемся редко. Все твои помыслы в минуты бдения – о ней.
– Ревнуешь, значит?
– Боюсь за тебя, видя, что с тобою делается. Сулейман, которого я знал, в жизни бы армию на битву не отпустил без себя во главе.
– Сулейман, которого ты знал, был просто папенькиным сынком и слепо делал то же, что делал его отец. А теперь я сам себе хозяин!
– Она хочет смерти Мустафе, чтобы следующим султаном стал один из твоих сыновей от нее.
– Ты мне давний друг, Ибрагим. Сделай уже так, чтобы у меня не было повода тебя ненавидеть.
– Да, мой господин…
– Ступай уже. Мне нужно подумать.
Ибрагим поднялся и удалился. Да и шайтан с нею, думал он. Опоздал так опоздал…
Мухаммед Дюргюн знал, что за Рустемом закрепилось прозвище «Никогда не улыбающийся». Однако же ничего примечательного, а тем паче страшного, он пока что в нем не примечал. Чиновник и чиновник, коих во дворце – тысячи.
Казначей даже взгляда от стола не поднял, когда Мухаммед к нему вошел, а продолжил изучать документ на столе перед ним.
– Ты, что ли, Мухаммед Дюргюн?
– Я.
– Родом из Кыркларели?
– Да.
– Твой отец сражался при Мохаче и осаждал Буду с Пештом?
– Так точно. – Мухаммед помедлил, не зная, как лучше повести разговор. Он надеялся, что то, что ему рассказывали об этом человеке, – правда. Иначе вся его затея с этой поездкой ко двору окажется пустой тратой времени. – Только вот умер он от прошлогодней чумы.
– Если так, то по закону его земли возвращаются султану. – Рустем взял со стола перо и сделал какую-то пометку на разложенном перед ним пергаменте.
– И что, ничего нельзя поделать?
Рустем выдержал паузу.
– Имя твоего отца – Хаким Дюргюн, верно?
– Да.