Гарем. Реальная жизнь Хюррем

В саду висел густой запах трав и роз. Летний стрекот цикад завораживал. Как просто было бы тихо лежать здесь, забыв о том, что тщательно сотканный им гобелен будущего расползается теперь прямо у него в руках.

Каждый изданный им закон, каждый заложенный краеугольный камень, каждая одержанная военная победа – все его свершения были ради Мустафы. Мятеж все это уничтожил.

– Да не слушай ты никого из них, – сказала Хюррем. – Гордись тем, что у тебя есть сын, которого так крепко любят янычары. Ты же его отец. Чувство сыновнего долга не позволит ему использовать свою невероятную власть над ними против тебя.

– Откуда такая уверенность?

– Не верю я всем этим доносам. Янычары, должно быть, учинили это без его ведома.

Тень набежала на солнце. Оба обратили взоры к небу через распахнутые ставни киоска. Все городское поголовье аистов, год из года гнездившихся на куполах, крышах и минаретах, вдруг разом взмыло в небо Стамбула и потянулось на первую разведку маршрута в сторону южных зимовий. Тьмы и тьмы их тянулись косяками через все небо.

– Время на исходе, – сказал он. – Лето кончается. Я должен выехать на восток и лично возглавить армию, иначе лишусь престола.

– И что ты сделаешь?

– Не знаю. Кто бы только мог дать мне мудрое наставление?

– Абу Саад?

Сулейман призадумался.

– Вероятно, да.

Абу Саад наблюдал за тем, как кызляр-агасы расправляется с халвой, поднесенной ему на блюде пажами. Поглощал он ее, медленно смакуя, одновременно с великой решимостью и крайней деликатностью. Покончив с угощением, гость залил медовую сладость ледяным шербетом, после чего откинулся на подушки и перешел к делу.

– У меня для вас известие от госпожи Хюррем, – сообщил он.

– Да хранит ее Всевышний, – пробормотал Абу Саад.

– Похоже, она нашла великое утешение в нашей вере. Говорит, что желает восславить Аллаха так, чтобы след от этого надолго пережил срок ее краткого пребывания на земле.

– Всевышнему будет в радость любой дар от нее.

– Она намерена в скором времени перевести бо́льшую часть своего личного состояния в вакуф – то есть в доверительное управление духовенства – на постройку и содержание городских мечетей.

Муфтий уважительно кивнул и выразил признательность:

– Ее щедрость возводит ее в ряд великих женщин.

– Она думает, что подвигли на это ее именно вы своим вдохновенным даром убеждения. Вы привели ее к единственно истинной вере, а кроме того, она безмерно благодарна вам и за духовную поддержку, оказанную вами султану в трудные для него часы. Вас же она просит об одном: чтобы вы и дальше исполняли свой священный долг с присущей вам мудростью.

Только тут до Абу Саада начало доходить, что кызляр-ага явился к нему для торга. Он задумчиво погладил бороду.

– Нынешние беды на востоке ложатся на плечи Властелина жизни тяжелым грузом.

– О, и да разрешатся они волею свыше! – живо откликнулся Аббас. – Госпожа Хюррем день и ночь возносит Аллаху молитвы о том, чтобы Он помог султану пережить эту сердечную боль. Она что угодно отдала бы за избавление своего господина от этих тягот, свалившихся ему на плечи.

– Я дам ему все наставления, какие могу.

– Моя хозяйка услышит об этом с превеликим облегчением.

После его ухода Абу Саад взял четки и пробормотал все полагающиеся благодарственные и просительные молитвы, но, как это всегда бывало после визита кызляра-агасы, ему никак не удавалось прозреть волю и постигнуть замысел Всевышнего.

Аллах всеблаг и велик. Но для донесения Его учения до людей и строительства мечетей требуются деньги, соразмерные Его величию. И во имя приумножения славы Всевышнего ему иногда приходилось чуть кривить душой сообразно веяниям времени.

Глава 89

Абу Саад был не единственным, кого в тот день посетил Аббас.

– Сирхан, – сказал он с порога. – Давненько же мы не виделись.

– Кызляр-ага, – откликнулась она, не открывая лица, хотя прежде он видел ее обнаженной, наверное, больше раз, чем ее собственная мать.

Он скинул капюшон фериджа.

– Получил твою записку, – сказал он. – Чего хочешь от меня?

– Меня прислала Гюльбахар.

– Я такую возможность не исключал. – Он окинул взглядом комнату: золоченый потолок; глазированная керамическая плитка с цветочным орнаментом по стенам; за деревянными наборными ставнями прорисовывается Айя-София. – Таков, значит дворец Абдула Шахин-паши.

– Он же конюший Мустафы.

– Прирастает богатством и благополучием.

– Разве же это благополучие – жить в доме приговоренного, кызляр-ага?

Аббас пожал плечами.

– Я с этим ничего поделать не могу.

– Гюльбахар сказала, что можешь. Говорит, предлагай ему что угодно, абсолютно все!

– Богатства и власти у меня скопилось столько, что мне в молодости и не снилось. Но все это для меня бесполезно. Ты понимаешь? И что, по ее разумению, способна мне предложить Весенняя Роза?

Сирхан потупилась.

– Как, по-твоему, Сулейман знает о Джулии? – спросила она чуть слышным шепотом.

Комната пошла кругом. Неужто вовсе некому и не во что больше верить?

– Ты же была ей подругой. Как смеешь ее-то имя ко всему этому приплетать?

– Сам знаешь, что стоит на кону.