Гарем. Реальная жизнь Хюррем

Вскоре послышался цокот копыт султанского сына со свитой. В отличие от полевых лагерей христианских армий, в османском царили идеальный порядок, железная дисциплина и полная тишина. Ни пьянства, ни азартных игр, зато ежедневно, когда нет сражений, неукоснительно пять намазов в день. Ни один всадник не мог приблизиться к лагерю без ведома Рустема.

Разрозненный и отдаленный поначалу стук копыт вскоре разросся до громового рокота, будто гроза налетела на ряды палаток османов. Рустем вышел наружу и дождался появления всадников.

Их оказалось не более двух дюжин, и все они, кроме одного, были в алых шелковых куртках сипахов. Лишь Мустафа был весь в белом, перо цапли крепилось к его тюрбану застежкой с брильянтом, который едва не ослепил Рустема отблеском утреннего солнца, так что ему даже пришлось защитить глаза ладонью.

Со всего лагеря к нему устремились янычары – в развевающихся по ветру синих плащах, с оглушительным улюлюканьем, отзывавшимся в скалистых утесах таким эхом, что деваться от него было просто некуда. И вот уже они мельтешили вокруг своего Избранного со свитой, по-прежнему завывая от радости, готовые, казалось, жрать пыль из-под его ног. Мустафа их восторгов не принял, а продолжал пристально вглядываться в царский шатер.

Навстречу выступил Рустем с телохранителями по обе руки. Его и его воевод заволокла поднятая прибывшими всадниками рыжая пыль. Он сплюнул грязь изо рта.

Мустафа спешился, и приветственные крики наконец затихли. Янычары застыли в ожидании дикой колышущейся массой. Он быстро исполнил теменна и тут же спросил:

– Где же мой отец?

– Ему нездоровится, – ответил Рустем. – Султан назначил меня главнокомандующим на эту кампанию.

– Сильно он болен?

– Не смертельно. Но тягот долгой кампании ему не выдержать. – Тысячи его людей вслушивались в каждое слово фраз, которыми они обменивались. – Никогда не слышал столь бурных приветствий. Даже в адрес самого султана.

– Они приветствуют в моем лице его сына.

– Пройдем-ка внутрь. Мне от пыли горло першит.

Рустем проводил Мустафу в свой шатер. Пажи принесли халву и розовую воду. Затем Рустем достал из-за пазухи письмо и молча вручил его Мустафе.

В письме содержалось предложение выдать его дочь за сына шаха. И скреплено оно было личной печатью Мустафы.

– Это чудовищно, – проговорил Мустафа.

– Так ты это отрицаешь?

– Отрицаю, что предложил бы союз врагу Империи и ислама? За кого ты меня держишь?

– Вот твоя печать.

– Подделка, само собой. Мой отец это видел?

– Видел.

– И что говорит?

– Я не в курсе его соображений на этот счет. Что сам-то скажешь в ответ на это?

– Тобою от этого смердит! – сказал Мустафа и швырнул письмо на колени Рустему.

– Я тебе не враг, Мустафа. Воины снаружи тебе враги. Громковато они тебя приветствуют для твоего статуса.

– Никогда не говорил и не делал и никогда не скажу и не сделаю ничего против отца. И он об этом знает.

– Он ждет твоего ответа.

– Он его получит.

– Прежде всего, у меня есть личные приказы от самого султана. Тебе велено собрать свои войска и сопроводить меня в поход на персидских еретиков. Под моим командованием.

– Сделаю, как он приказывает, – с отвращением сказал Мустафа. И тут же встал и вышел, не произнеся более ни слова.

После его ухода Рустем послал за агой янычар. Это был густоволосый жилистый славянин. Левую скулу ему снесло картечью еще при осаде Родоса. Плюмаж из перьев райской птицы его фески даже зашуршал, настолько энергично он исполнил салам. Затем он встал и вытянулся во фрунт в ожидании приказаний.

– Приготовь эскадрон отборных людей, – сказал Рустем. – Сегодня ночью Мустафу велено схватить и доставить обратно в Стамбул в оковах.

Ага помедлил с ответом. Для воина, с детства обученного беспрекословному подчинению, это была тревожная реакция.

– Как прикажете, – сказал он наконец.

– Люди должны быть готовы выехать с рассветом. Все, иди.

Золотой путь вел от гаремной мечети мимо покоев Сулеймана и далее через весь гарем. Хюррем прошуршала шелковым кафтаном по его камням, распахнула дверцу и проследовала далее вверх по темной лестнице к Опасному окну. Усевшись подле него, она чуть сдвинула занавес из тафты и стала через приоткрывшуюся щелочку следить за происходящим. Мраморные колонны Дивана сквозь кружева были едва различимы, зато слышно ей было все дословно.

– Ты в этом уверен? – донесся до нее мужской голос. Это был Сулейман, вернувшийся к исполнению обязанностей председателя Дивана в отсутствие Рустема.

– Мои сведения совершенно достоверны. – Голос отвечавшего был ей незнаком; видимо, это был кто-то из несметного воинства чиновников Рустема. – Донесения поступили сразу из множества источников, – докладывал этот неведомый. – Венецианцы в Пере убеждены, что Мустафа вот-вот поднимет восстание. И байло их уже лично послал тайного гонца в Амасью с письмом. О содержании этого письма мы можем только догадываться, но можно предположить, что они там в чем-то его заверяют, лишь бы не ссориться.