Гарем. Реальная жизнь Хюррем

– Возьми султанскую власть! Довольно ждать! Достаточно одного твоего слова, и янычары встанут и пойдут за тобой. Ведь нет никакой нужды в кровопролитии. Твой дед просто сместил своего отца с трона и выслал его. Это все в рамках закона.

– Я не могу так. Это невозможно. Я скорее умру, чем обесчещу свое имя перед всеми князьями мира и запятнаю свою душу перед Всевышним.

Его с этого ничем не свернешь, и мать это знала. Спор этот шел у них уже долгие годы. Ведьма победила. Жизнь же так проста, если не веришь ни во что, кроме самосохранения.

– Какой из меня будет царь, если я отдам саму свою душу за царство? Я буду править без стыда либо не буду править вовсе.

– Значит, ты дурак.

– Отец не причинит мне вреда, мать. Он – человек чести, как и я.

Гюльбахар позволила ему поцеловать свою руку. Проводила его глазами до двери, понимая, что никогда его больше не увидит.

Когда сын ушел, слез у нее больше не осталось – все выплакала. Она села у окна и молча глядела на звезды, колесом катящиеся через лик земли к новым завтра, – беспомощная в своей тюрьме, сокрушенная собственной судьбой.

Лагерь пребывал в тишине.

Дым сырой пихты лип к воздуху. Телеги водовозов скрежетали ободами по разъезженным колеям. Овец гнали в клубах удушливой пыли на убой к шатрам мясников. Янычары в синих блузах резалась в кости у мангалов.

Завидев Мустафу, они повскакивали на ноги и столпились вокруг его коня, прямо как в Амасье. Весть мигом облетела лагерь: Мустафа пришел и поведет их за собою на персов! Крики переросли в рев, и громовой рев этот, прокатившись по лагерю, донесся до шатра Сулеймана. Они там как раз держали совет с Рустемом и, заслышав его, оба разом умолкли и прислушались.

– Падишах, падишах! Император!

– А вот и призрак моего отца, – сказал Сулейман.

Глава 92

Занялась заря.

Накануне Мустафа до позднего вечера принимал у себя в палатке вереницей тянувшихся к нему с приветствиями воевод, но теперь лагерь снова погрузился в тишину. Муэдзин призвал воинов к молитвам; тысячи тюрбанов, выстроившись в ряды, склонились в земном поклоне на фоне лиловеющего неба.

Помолившись, Мустафа приготовился: облачился в белое в знак невинности, а прощальные письма спрятал за пазуху, поближе к сердцу, как это принято у турков перед лицом опасности.

Оседлав своего арабского скакуна, он, как того требует традиция, проделал верхом считаные сажени пути от своей палатки до отцовского шатра в сопровождении своего аги и своего конюшего Абдулы Шахина.

Мустафа кожей чуял, что все воинство вопросительно взирает на него: замириться приехал или наконец-таки посягнуть на престол?

Он соскользнул с седла, снял кинжал с пояса и вручил его на сохранение Абдуле Шахину. Поприветствовав стражу, Мустафа зашел к отцу, чтобы предстать перед ним в белом и без оружия.

На этом янычары молча разошлись исполнять свои будничные обязанности, соблюдая должную тишину, хотя ни у одного из них душа к этому и не лежала. Все они мысленно готовились приветствовать нового султана еще до захода солнца.

Невероятно просторный султанский шатер был разделен на комнаты золотистыми шелковыми занавесами. Вход был устлан коврами с павлинье-синими и рубиново-красными узорами, а у каждой стены стояло по дивану. Посередине стоял столик с серебряной столешницей.

– Отец?

Мустафа отодвинул занавес и вступил в приемную. Пусто. Лишь полог бьется на ветру со звуком хлыста.

Пусто, но не совсем. Из густой тени выступил черный бостанджи. За ним другой. Еще трое вышли из-за следующего перед ним занавеса. У одного в руках была шелковая тетива.

Он увидел, как тень шевельнулась за занавесом.

– Отец?

Бостанджи были босы и двигались стремительно и бесшумно. Страха у Мустафы не было, только ярость. Увернувшись от евнуха, он вышел на середину комнаты.

– Отец, выслушай же меня сперва! Дай мне взглянуть в лицо моим обвинителям, прежде чем выносить мне приговор! Иначе несправедливо!

Снаружи донеслось шуршание стали и следом крики. На его агу и конюшего напали. Его единственный шанс теперь – ускользнуть из шатра, прорвавшись через заслон бостанджи. От наследника престола можно избавиться лишь через удушение тетивой, ибо ни капли его крови на землю пролиться не должно, – таков закон. Если ему удастся вырваться из шатра наружу, никто ему там ничего не сделает. А оттуда он мигом доскачет до янычар – и спасется.

Вот только не пойдет он на подобное унижение. Ни разу в жизни не спасался он бегством с поля боя.

– Отец, выслушай же меня!

Один из бостанджи попытался накинуть шелковую удавку ему на шею, но Мустафа заметил его маневр и выскользнул. Тут же он всем телом въехал в другого и завалил его наземь. От третьего он ловко увернулся, и тот по инерции распростерся ничком по серебряному столу.

– Отец, я ни разу в жизни тебя не предавал! Выйди поговорить со мною!

– Кончайте же его уже! – взревел Сулейман из-за занавеса.

Глухонемые его, понятно, слышать не могли.

– Отзови убийц, и давай поговорим по-мужски! – крикнул Мустафа. – Я невиновен! Отец, прислушайся же, наконец, к моим словам!