Читаем Гарем. Реальная жизнь Хюррем полностью

Гарем. Реальная жизнь Хюррем

Письмо она принять отказалась. Вместо этого плюнула гонцу в лицо, осыпала проклятьями его и все его потомство на веки вечные и попыталась впиться ногтями ему в лицо. Но тут служанки ее оттащили, а проклятый пустился наутек с бледным лицом, спеша убраться подальше от разносящихся звонким эхом по ущелью и терзающих слух горестных завываний кадын.

Сирхан поняла, что Мустафа и ее муж мертвы, в тот же миг, как увидела выступившего из тени грузного суданца. Глухонемой кастрат. Чудовище, из которого все человеческое вырезано и выколото.

Просить пощады было бессмысленно. Раз так, то пусть хоть смерть будет быстрой.

Безъязыкий издал ртом странный булькающий звук, приблизившись к ней. Уйдет он теперь только с ее головой в кожаной мошне на поясе, которая, собственно, и предназначена именно для этой цели.

– Тебя ведь Аббас послал, верно? – сказала она. – Считает, что я все еще представляю угрозу для Джулии. Но я бы этого никогда не сделала, то был блеф, я бы ее в жизни не предала. Надеюсь, она это знает. Умереть я готова, но не хочу, чтобы она меня возненавидела. – Сирхан закрыла глаза и опустила руки. Зачем сопротивляться? Это лишь продлит мучения.

Бостанджи накинул ей петлю на шею, легким движением бугрящихся мускулами рук оторвал от пола, быстро выпустив из нее дух жизни.

Глава 94

Аббас покачал головой:

– Ничего не поделаешь, Людовичи, придется ей с этим смириться: Сирхан мертва. И знать, кто отдал приказ, ей ни к чему, ибо ничего ей это не даст.

– Я ей то же самое и говорил, но я обещал ей постараться это так или иначе выяснить.

– Ты уже давал слово, которое нарушил. Так что во второй раз будет проще. Я же помню, как ты некогда обещал отправить ее прочь отсюда. Между прочим, мне обещал, а не кому-то. – Людовичи не находил сил посмотреть ему прямо в глаза. – Ты великое множество раз подвергал опасности и мою, и ее жизни за эти годы, поскольку не сдержал слова и не вывез ее из Стамбула. Или ты думал, что я тебя об этом из прихоти просил?

– Я не хотел ее отпускать.

– Ты в нее влюбился.

– Я этого не скрываю и не стыжусь. Не из-за любви ли к ней ты некогда остался в дураках?

– Евнухом я остался. Но лжецом от этого не сделался.

Повисла долгая тишина.

– Как хоть она нынче выглядит? – спросил наконец Аббас.

– Старится не без большого изящества.

– Все так же красива?

– Ей ведь давно не шестнадцать. Сединка серебряная в волосах. Но да, все еще красавица.

– Плод выбрал я, а попробовал и вкушаешь от него ты. Как, по-твоему, я тебе сильно завидовал?

– Да, конечно, – кивнул Людовичи.

Аббас тяжело вздохнул и понурил голову.

– Значит, спрашиваешь, могу ли я выяснить, кто подослал убийцу к Сирхан?

– Ну да. Султан это или его ведьма?

– Дважды мимо. Я подослал.

– Ты?

– Она мне сказала, что выдаст султану, где Джулия. А Сулейман – не из тех, кто способен что-то забыть или простить. Он себе подобной роскоши просто позволить не может. Вот я и поступил так, как поступил бы и ты сам, чтобы защитить ее.

У Людовичи даже плечи обвисли.

– Можешь ей так и передать или утаить это от нее, это уж на твое усмотрение теперь.

– Сирхан была единственной настоящей подругой в ее жизни. Ей это тяжело дастся. Лучше ее, наверное, не ставить в известность.

– Лучше бы ты тогда еще увез ее подальше отсюда, как обещал.

– Прости, Аббас. Нельзя мне было тогда тебя обманывать.

Аббас взял было кусок халвы, затем швырнул его обратно на поднос, ибо всякий аппетит у него пропал.

– Теперь-то какая разница, дружище? Что сделано, то сделано. Что было, то прошло. И не нам с тобою друг друга судить. Так ведь?

К шелковому шатру султана на взмыленном коне мчался галопом гонец, скакавший туда день и ночь из самого Стамбула. Осадив скакуна под самым штандартом с семью хвостами его сородичей, гонец спешился и бросил поводья в руки конюшего султана. Его немедля провели к Властелину жизни, перед которым гонец, как и подобает, простерся ниц, прежде чем вынуть из-за пазухи срочное донесение.

Депешу передали Рустему-паше, и тот зачитал ее Сулейману: шехзаде Джихангир найден мертвым в Топкапы. Причина смерти – самоповешение.

Исторгнутый Сулейманом вопль муки разнесся над лагерем, многократно отразился эхом от стен окружающих горных хребтов и пронял до леденящей дрожи ужаса даже самых матерых ратников его воинства. Но когда янычары прослышали о том, что вызвало этот вопль отчаяния, никто из них и слезинки сочувствия не проронил. Скор же, однако, Всевышний на возмездие – вот что поразило большинство.