Сулейман обхватил голову руками, затыкая уши, и зажмурил глаза, желая лишь одного: чтобы все это быстрее закончилось. Нет и не может быть оправдания измене. Доказательства очевидны. Мустафа может сколько угодно пытаться заворожить своими вроде бы искренними словами, но он-то видел и слышал более чем достаточно веских свидетельств против него.
«Если я дам ему слово, он меня заболтает. А затем, как я только с ним снова приду к согласию, обопрется на янычар, как его дед. Ну уж нет, я ему не позволю захватить свой престол. Мне же еще столько всего нужно успеть сделать самому! Ну а что, если я все-таки неправ?» – подумал он вдруг.
– Стойте! – рявкнул он, рванув занавес.
Поздно.
Сын лежал у его ног с остекленевшими мертвыми глазами и шелковой удавкой на шее. Сулейман отвернулся. Затем жестами отдал глухим приказ завернуть тело в ковер и выкинуть из шатра.
Он стоял посреди шатра и ждал. Тихий стон шелестом ветра пронесся по лагерю – и вскоре возвысился до воя отчаяния, как только янычары увидели, что сделалось с их кумиром.
«Ну вот, – подумал он, – получите. Смотрите, что вы натворили. Это ваших рук дело, а не моих. Жаждали крови? Получите».
Глава 93
– Отдай нам голову Рустема или мы придем и заберем ее силой!
«Выглядит он, однако, невозмутимым, как и всегда, – подумал Сулейман. – Лед у него в жилах, что ли? Янычары осаждают мой шатер, требуя его крови, а он ведет себя так, будто защищен от разъяренной толпы глухими каменными стенами, а не лоскутами золотого и лилового шелка».
– Тебя во всем винят, Рустем, – сказал Сулейман.
– Господин мой, Мустафа сам себя сгубил.
Гвалт стоял оглушительный. Янычары в полном составе во главе с их агой собрались у входа в шатер с ятаганами наголо. Сдерживали же их лишь пара часовых да святая неприкосновенность рода Османов.
Найдись среди них хоть один смельчак, готовый переступить через вековой трепет перед властью и традицией, хлынувшая следом за ним волна попросту смыла бы всех, кто в шатре.
– Им нужен козел отпущения, – сказал Сулейман. – Поднять руку на своего султана они не смеют, вот и выбрали тебя.
Искра беспокойства промелькнула в серых глазах Рустема… Или это только показалось?
– Вы гонца-то в Амасью отправили, мой господин? – поинтересовался визирь.
Сулейман был впечатлен. Даже перед лицом смерти Рустем продолжает мыслить сугубо практично.
– Да. Его жена и сын вскоре проследуют за ним к вратам Рая.
– В таком случае нам больше ничего не угрожает с его стороны, так что и бояться нечего.
– Мустафы-то?! Конечно, нечего! – Сулейман вынужден был возвысить голос, чтобы перекричать разошедшихся снаружи воинов. – А янычар ты, что же, не боишься, а, Рустем?
– Они подчинятся любому вашему приказу.
– Так они же не далее чем утром готовы были посадить Мустафу на престол вместо меня.
– А сейчас уже за полдень перевалило, да и Мустафа мертв. Янычары – они же как псы. Им нужен хозяин и все.
– Еще и сырое мясо.
– Правда ваша. Кто их кормит, тот им и на врага указывает, а они слушаются и кидаются.
Сулейман отдернул шелковый занавес у входа и предстал перед толпой. Тут же наступила тишина.
Он окинул взглядом эти тысячи лиц, уперев руки в бока. До чего же они его ненавидят! И до чего же он сам их ненавидит! Будь его воля, все бы эти дурные головы отправил красоваться над вратами Топкапы. Они и только они повинны в гибели его сына.
Тишину нарушил их ага:
– Мы хотим Рустема.
– Рустем будет смещен. Золотая печать великого визиря отойдет Ахмеду, второму визирю. Но вреда вы Рустему не причините. Он под моей личной защитой.
– Он отнял у нас Мустафу!
– Это я отнял у вас Мустафу! – Ну, доберется он еще до шеи этого аги, как поуляжется буча. Тварь неблагодарная. – Я забрал Мустафу. Я, ваш султан. И вы это стерпите и будете отныне повиноваться моим личным приказам! Завтра мы выступаем в поход на Сефевидов. Там будет много поживы и женщин. Если жаждете крови, пусть это будет кровь персов!
– Мы хотим Рустема, – упрямо повторил ага.
– Если хотите его, сперва вы должны убить меня, – сказал Сулейман и выхватил из-за пояса
Все попятились, хотя и медленнее, чем он рассчитывал. Затем янычары один за другим развернулись и побрели обратно в лагерь. Наконец Сулейман остался с глазу на глаз с их агой.
– Рустем приказал мне его арестовать, – прошипел он. – Вам он об этом сказал?
– Есть у тебя собственноручный письменный приказ Рустема на этот счет?
Ага покачал головой.
– Тогда я тебе не верю. Ровно это самое я и ожидал от тебя услышать.
Ага развернулся и отправился следом за всеми. Сулейман вернулся в шатер. Он вышвырнул всех вон и целый час крушил там всю мебель без разбора.
Послание было писано белыми чернилами на черном листе. Гюльбахар не нужно было даже его читать, она и так все сразу поняла, как только заметила во дворце спешивающегося гонца от султана. «Нет, – подумала она, – раньше я все поняла». Судьба ее сына была предрешена с того самого мига, как он выехал за ворота крепости.