Читаем Гармонія (новели) полностью

— Не кажи мені цього, — заперечувала, присідаючи на жорості, Горпинка, — бо вже хай не дасть збрехать Петро Гордійчин: мололи, каже, восени у Захара Вовка (рідня якась твоя?), а дід один божився — розказував: плачеться, каже, один чоловік на пацюків — не можна нічого в млині вдержать, наче наслав хто, а гайворонський дід (він уже покійний) слухав-слухав, засміявся та: «А щоб ти дав мені, як виведу зараз пацюків?» Той чоловік йому з одного слова: «П’ять пудів пшеничної...» Він тоді вийшов з млина: «Дивіться, люди добрі!» — поговорив щось, обійшов млина, помахав руками: «Хлопці, — це так до пацюків, — виходьте до мене, де який є!» І — матінко моя, як посунули вони, як посунули, так того горба заїзного і вкрили, стоять тільки та вусики в муці витрушують, лавою стали, як ті москалі — ні чичирк. А дід махнув рухою: «На чотири лави, хлопці, розбийтеся хто куди, а в цьому млині хай духу вашого не буде!..» А ти не віриш: є, голубко, такі люди, хай Бог береже... Трам-та, трам-та... — сокоріла Горпинка, але смутку Мартиного не розвіяла, бо вп’ялися її очі у стіжок з п’яти кіп жита, і не можна нікуди одвести — так наче вимірюють на серці тугу:

— Прийдеться, майбуть, — гадає Марта, — й овечата продати під осінь, а ціна ж тепер на скотину — не годуй краще...

Горпинка трохи згодом, помовчавши:

— Обтикалась ти ними, як дівка гвоздиками: і ні до людей, ні до Бога... А сьогодні така прехороша служба була, наче у Великдень на утрені: батюшка говорив про голод: Бога, каже, забули, а церкви хотять за налоги замикать... І-і, такий юрмис у народі, таке!

— Таке саме, бабо, — знехотя одказала Марта, — як з тими пацюками — не вірю: добре комусь блягузкать язиком, добре Гордійчиному Петру одмолюваться — є за що, хай дякує Богові, а такій нужді, як ми, нема за що, то... хай вибачає!..

— Варко, іди полуднувать! — гукнула вздовж вулиці Марта, та Варка не чула.

Політкові саме робили допита, і Демидок, насунувши на лоб картуза, суворо випитував злодія:

— Ти признайсь, товариш, краще буде... Брав у старика кавуни чи ні — говори?.. Говори правду, товариш, гамністія буде...

— Я не крляв: хай мені рлуки покорлчить... Товарлиш начальник!.. Позвольте до вєтрлу сходить?..

— Утік, утік!

І сонна вулиця знову позіхнула, збила ногами дітвори пісок і покотила дитячий вереск так сильно, що порушила у соняшниках сон собаки Жука; він, не розкриваючи очей, клацнув зубами, загарчав і заспокоївся... Хотів гавкнути, але рішив — даремне і пересунув за сонцем голову в гарбузиння.

— Діти, діти... — згадала щось своє Горпинка, а спам’ятавши, по думці, пхикнула губами, знизала плечима і докори на Марту вимовляла дрібно-дрібно; до неї десь іздалеку підкралася така хитра, та влесливо-ласкава думка: чи не здуріла вдова з малечею?..

Вона сказала:

— Не Бог винуватий, Марто, а ті великорозумні, що царя вбили. Поки був цар да цариця — був фартух і спідниця, а прийшла совєцька власть — Бог дасть... От.

— Я не знаю, бабо, хто там винуватий, а з вашого царя пользи було, як молока з цапа... Погана ця власть, та клапоть землі на картоплю дала!..

Отут Горпина прикусила губу.

«Дала-дала, дихать би не дало», — хотіла сказати, змовчала, бо не від скарбового ж батога рід Горпинки козачий! Ні, ще дідизни взяли тільки десятину, а батьківщина — непорушна. І треба ж було прийти до цієї (такі відьомські очі, так ними пасе по чужих добрах...) невмитої Мартуні?..

— У мене гриз на нозі, кісточку роз’їдає, — змовчавши за землю, сказала вона, — ніякої ради: парила у березі, безсмертник на ніч клала, — не помагає, а це насовітували до тебе: погризи... А то аж крутить ногу.

І вона поставила на жорость стару, збрижену, мов постіл, ногу, де поприсихав ще на волоссі коров’ячий кал.

Марта з огидою, як здалося Горпинці, закопилила губу і намалювала на губах щось гидке-гидке, аж сплюнула; тоді вона поспішила сказати:

— Я ж дурно не схочу тобі: чи паляницю, чи хлібину, скільки там слід... Ой хліб тепер кусається! Повіриш, у нас, було, колись стоги стоять, а сей год — три засторонки в клуні: хоч їж, хоч дивись!.. То, може, підем до хати да погризеш? — несміливо додала вона.

Марта засміялася:

— Хіба, бабо, думаєте, що за вашу паляницю треба вже, вибачайте, гній на нозі вилизувати?

Горпинка здивувалася:

— Отакої! Радуйтеся... за паляницю: хіба ти така вередлива? Наче й роду не панського — пхи, аж диво мені слухать. — Вона гордовито підкреслила: — В хазяйстві, дочко, нога буде — не бомага, а коло скотинки як ходиш...

Але Марта перервала розмову і ще раз покликала з вулиці Варку.

Демидок збив об корінь пальця і, пхикаючи, сердито гукнув на дівчину:

— Варко, мати кличе! Бігаєш... — незадоволено проказав він і знову слинив руку та замазував гряззю кров на пальці.

— Ой-ой, зав’яжи, дурний, — кинула захекана Варка і побігла до свого двору...

— Не буду я гризти, — одказала рішуче Марта, — треба було хоч ногу обмити, а то...

Вона хотіла сказати: «Принесла ратицю лизать», але змовчала і повернула голову на дорогу, де в’їдав Жук на чужого і долітало приказування: «Бач, бач, які люди — такі й собаки!..»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Антон Райзер
Антон Райзер

Карл Филипп Мориц (1756–1793) – один из ключевых авторов немецкого Просвещения, зачинатель психологии как точной науки. «Он словно младший брат мой,» – с любовью писал о нем Гёте, взгляды которого на природу творчества подверглись существенному влиянию со стороны его младшего современника. «Антон Райзер» (закончен в 1790 году) – первый психологический роман в европейской литературе, несомненно, принадлежит к ее золотому фонду. Вымышленный герой повествования по сути – лишь маска автора, с редкой проницательностью описавшего экзистенциальные муки собственного взросления и поиски своего места во враждебном и равнодушном мире.Изданием этой книги восполняется досадный пробел, существовавший в представлении русского читателя о классической немецкой литературе XVIII века.

Карл Филипп Мориц

Проза / Классическая проза / Классическая проза XVII-XVIII веков / Европейская старинная литература / Древние книги
Тайная слава
Тайная слава

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией», — писал Артур Мейчен (1863–1947) в одном из последних эссе, словно формулируя свое творческое кредо, ибо все произведения этого английского писателя проникнуты неизбывной ностальгией по иной реальности, принципиально несовместимой с современной материалистической цивилизацией. Со всей очевидностью свидетельствуя о полярной противоположности этих двух миров, настоящий том, в который вошли никогда раньше не публиковавшиеся на русском языке (за исключением «Трех самозванцев») повести и романы, является логическим продолжением изданного ранее в коллекции «Гримуар» сборника избранных произведений писателя «Сад Аваллона». Сразу оговоримся, редакция ставила своей целью представить А. Мейчена прежде всего как писателя-адепта, с 1889 г. инициированного в Храм Исиды-Урании Герметического ордена Золотой Зари, этим обстоятельством и продиктованы особенности данного состава, в основу которого положен отнюдь не хронологический принцип. Всегда черпавший вдохновение в традиционных кельтских культах, валлийских апокрифических преданиях и средневековой христианской мистике, А. Мейчен в своем творчестве столь последовательно воплощал герметическую орденскую символику Золотой Зари, что многих современников это приводило в недоумение, а «широкая читательская аудитория», шокированная странными произведениями, в которых слишком явственно слышны отголоски мрачных друидических ритуалов и проникнутых гностическим духом доктрин, считала их автора «непристойно мятежным». Впрочем, А. Мейчен, чье творчество являлось, по существу, тайным восстанием против современного мира, и не скрывал, что «вечный поиск неизведанного, изначально присущая человеку страсть, уводящая в бесконечность» заставляет его чувствовать себя в обществе «благоразумных» обывателей изгоем, одиноким странником, который «поднимает глаза к небу, напрягает зрение и вглядывается через океаны в поисках счастливых легендарных островов, в поисках Аваллона, где никогда не заходит солнце».

Артур Ллевелин Мэйчен

Классическая проза
Я и Он
Я и Он

«Я и Он» — один из самых скандальных и злых романов Моравиа, который сравнивали с фильмами Федерико Феллини. Появление романа в Италии вызвало шок в общественных и литературных кругах откровенным изображением интимных переживаний героя, навеянных фрейдистскими комплексами. Однако скандальная слава романа быстро сменилась признанием неоспоримых художественных достоинств этого произведения, еще раз высветившего глубокий и в то же время ироничный подход писателя к выявлению загадочных сторон внутреннего мира человека.Фантасмагорическая, полная соленого юмора история мужчины, фаллос которого внезапно обрел разум и зажил собственной, независимой от желаний хозяина, жизнью. Этот роман мог бы шокировать — но для этого он слишком безупречно написан. Он мог бы возмущать — но для этого он слишком забавен и остроумен.За приключениями двух бедняг, накрепко связанных, но при этом придерживающихся принципиально разных взглядов на женщин, любовь и прочие радости жизни, читатель будет следить с неустанным интересом.

Альберто Моравиа , Галина Николаевна Полынская , Хелен Гуда

Современные любовные романы / Эротическая литература / Проза / Классическая проза / Научная Фантастика / Романы / Эро литература