Гарпагон

Васильчиков улыбнулся кончиками губ.

– Что ж… Приятно слышать.

Он с задумчивым видом повернулся лицом к парням, с которыми пришёл защищать гимнастический зал, посмотрел на них так, будто по выражению лиц хотел определить отношение к тому, о чём собирался сказать в следующую секунду, и обратился к Введенскому с вопросом: не хочет ли он присоединиться к ним.

– Нам, – добавил он, – такие, как ты, инициативные, нужны.

– К кому к вам? К движению «СтопХам»?!

– Да.

– Конечно, хочу! – не задумываясь, выпалил Введенский. – Вот только… – он досадливо поморщился, – мне ещё восемнадцати нет. А у вас, я слышал, есть ограничения по возрасту.

Васильчиков сказал, что это не проблема.

– Ты, главное, под машины не суйся и в спор с автохамами не вступай. А всё остальное мы уж как-нибудь уладим.

– Тогда сочту за честь! Можете на меня рассчитывать.

Из толпы активистов движения «СтопХам» выдвинулся полный мужчина лет тридцати с большим красным шарфом, повязанным поверх воротника светлого пальто, и протянул Введенскому руку.

– Хорошо сказано. Думаю, мы с тобой сойдёмся. Фёдор.

– Или, как мы его ещё называем, Федя Пранк, – добавил Васильчиков.

– Можно и Пранк, – согласился тот. – По делам, как говорится, и имя… В общем, зови, как хочешь, мне по барабану.

– Рад познакомиться с вами, – пожал протянутую руку Введенский.

– Взаимно.

Федя Пранк отошёл в сторону. Его место заняли два брата-близнеца двадцати с небольшим лет. Всё в них было одинаково: чёрные волосы, широкие плечи, неуклюжая косолапая походка. Разве что носы были разные – у одного он был выгнутым с небольшой горбинкой посередине, у другого – вогнутым со слегка сплющенными ноздрями.

– Это, – кивнув в сторону близнецов, сказал Артур Васильчиков, – физическая составляющая нашего движения – Тамик и Радик. Незаменимые в нашем деле люди.

Тот, у кого нос был уже вогнутым, елейно улыбнулся Васильчикову и сказал с лёгким кавказским акцентом о том, что опять он, Альбертик, забыл к слову «физическая», добавить: «интеллектуальная».

– Нехорошо это. Мы ж с тобой уже говорили на эту тему. Забыл?

– И по-хорошему говорили, – с угрозой добавил тот, у кого нос ещё не был вогнутым. – Не по-плохому.

– Кстати! – Васильчиков обернулся в сторону Введенского. – После нескольких эксцессов с особо неадекватными автохамами, у нас в команде как-то так сложилось, что самыми умными стали считаться не те, кто знают санскрит или программу compiler language with no pronounceable acronym, а те, кто в совершенстве владеют броском через бедро и этой… как её, блин, вечно забываю?

– Кочергой? – спросил тот, у кого с носом было уже.

– Корягой? – предположил тот, у кого с носом не было ещё.

– Вспомнил! Мельницей!

Услышав это слово, братья-близнецы восторженно зацокали языками, как бы говоря, что ни кочерга, ни коряга, ни, тем более, какой-то там санскрит с compiler language with no pronounceable acronym не идут ни в какое сравнение с приёмом под названием мельница. Заметив, с каким недоумением и даже испугом Введенский глядел на них, они расхохотались и, снисходительно похлопав его по плечу, посоветовали – причём, без малейшего акцента, на чисто русском языке – заниматься борьбой, потому что борцы, даже если они дураки вроде них, в итоге почему-то всегда оказываются умнее умных, слабых и больных.

Так и не поняв, шутят Тамик с Радиком или издеваются над ним, Введенский согласно кивнул. А увидев приближающегося худого парнишку лет двадцати пяти – некрасивого, почти безбрового, с впалыми щеками и острым подбородком, поспешно протянул руку.

– Рад познакомиться. Введенский. То есть, Елисей.

– Асисяй.

– Что?

Некрасивый парнишка вздохнул и, всем видом показывая, как ему всё это надоело, повторил чуть громче:

– Асисяй.

– А имя?

– Зачем вам моё имя?

– Как зачем? Обращаться.

– Бросьте. Через пару дней вы забудете, что меня зовут Анастасий, и будете звать как все Асисяем.

Введенский подумал-подумал и неуверенным голосом произнёс:

– Да нет. С чего вы взяли? Не буду я вас так звать.

– Будете.

– А вот посмотрим!

– Посмотрим!

Ударив по рукам, они разошлись.

Место Асисяя занял двадцатилетний улыбчивый паренёк в синем пуховике и чёрной вязаной шапочке с белым ободком. Он первым протянул руку и широко во весь рот улыбнулся. Выслушав приветствие Введенского, улыбнулся в другой раз. Назвал своё имя – Саша – и улыбнулся в третий.

– Вы всегда улыбаетесь? – спросил Введенский.

– Всегда! – ответил Васильчиков. – Поэтому и зовём его – Смайлик.

Какой-то большой неуклюжий парень, одетый не то, чтобы совсем уж в старое – скорее, в старомодное пальто и шапку-ушанку по моде времён ударных комсомольских строек, высунул голову из-за спины Смайлика и сказал, что лично не раз пытался смыть улыбку с его лица, но как ни старался – не смог.

– Уж как я его только не тёр – и так, и сяк, и вдоль, и поперёк, и мылом, и мелом – всё без толку.

Ребята засмеялись.

– А это, – Васильчиков кивнул в сторону большого неуклюжего парня, – Миша Шрек. Наш самый большой друг.

– И самый добрый, – добавил Федя Пранк.

– Да, – согласился Васильчиков. – Самый большой и самый добрый.