Гарпии визжат

А тут уже Кешла расправляет крылья: «Нет, негодяй, не проглядел! Вот она я, убей и меня, если сможешь!» — и прыгает к нему через колодец, растопыривая острые когти.

Когтями, понятное дело, в таких случаях бить надо прямо в глаза. Ослепляешь противника — а дальше уже по выбору. Хочешь, убиваешь сразу, а хочешь — постепенно живьём обгладываешь, дабы не питаться совсем уже падалью. Способность к ответственному выбору — сильная черта гарпии.

Жаль только, Кёсм из Алахара — даром, что стары авдрамовы кости — всё же успел увернуться. Мало того: кувыркнулся в воздухе, да и лабрисом по крылу — хрусь! А знаешь, Лейла, какая это лютая боль, когда молодую любящую женщину лишают крыльев? Когда металлом по нежным перьям!

А подлецу того мало: он и по второму крылу — хрусь! И глумится, негодник, что довёл женщину до униженного состояния! Думал, уже победил? Да как бы не так! Кешла собрала всю волю в птичий кулак и мощно заголосила!

Что она пела? «И-и-и-и-и-и…» — вот эта нота шла лейтмотивом. А вплетались в ту ноту многие важные темы. И-и-и-и-и-и про неслыханную подлость мужского засилья в истинно женском по праву мире. И-и-и-и-и-и про попранные свободы окрылённых существ. И-и-и-и-и-и про недопустимость тоталитаризма и нетолерантности во всех её проявлениях. И-и-и-и-и-и, наконец, про несомненное торжество грядущей некрократии — вопреки-и-и-и, вопреки-и-и-и, вопреки-и-и-и…

Вот тут-то Кёсм из Алахара допустил оплошность. Он заслушался, оглох и оцепенел. Что и позволило хитромудрой Кешле подскочить к нему и пустить в дело когти. Удар — и глаза уже выбиты. А дальше — всё по порядку, в точности, как я говорила.

Доедали Авдрама всем семейством — все, кто остались. Все — это Кешла, Элла и слабовольный Ашогеорн. Старый «герой» всё отнекивался, говорил, что с детства не любит человечину. Но его накормили, он распробовал, и был вынужден признать, что на самом деле очень даже недурно!

К чему я сейчас рассказала эту легенду, как думаешь, Лейла? Ну, думай, думай, а я скажу: никогда не следует недооценивать силу дамского визга. Не злоупотреблять, но и не забывать о нём — никогда, никогда. В богатейшем арсенале гарпии визг — это самый лучший последний довод…

* * *

Ай легенда, ай да легенда, что за дивная легенда, порадовала, чудно порадовала, всех нас порадовала красотой и изяществом, изяществом, особенно изяществом, ибо мы, гарпии, мы любим красивое, мы, гарпии, очень-очень любим красивое, мы и сами исполнены всех тех совершенств, которые любим, мы любим, мы изящны, мы тоже имеем тонкие певучие голоса! Голоса-голоса-голоса — наши!

Голоса наши, уши ваши — кто кого, кто кого, кто кого?!

Не нападай со слабыми ушами на наши истинно высокие голоса!

Не нападай! Не нападай! Не нападай! Чур, мы нападём первые!

* * *

— Погляди, Лейла, — внезапно забеспокоилась Ангелоликая, — никак, за нами погоня?

Погоня-погоня-погоня-погоня-распогоня!..

— Скачут, — упавшим голоском только и произнесла ученица.

— Возница, гони! — и гроб на колёсиках явно пошёл быстрее, чаще и выше подпрыгивая на ухабах. Затарахтели мелкие камешки по колёсам.

Сматываемся-сматываемся-сматываемся!

— Не уйти! — затравленный голос Лейлы совсем не идёт истинному образу гордой гарпии, воспетому в правдивых легендах о прародительнице Кешле. — Нас почти догнали…

— Не паникуй! — резко бросила Мад. — Или ты забыла, чему я тебя учила? Голос! Дадим им голос! Они ещё захлебнутся от нашей колоратуры!

— Но нас двое, а их десяток — разве мы сможем?..

— Нас не двое, — хрипло захохотала Мад, — нас целый фургон! И нашего слитного голоса хватило бы и на весь город.

— Да? — простодушно изумилась Лейла. — Надо же, я думала, с нашими уже всё. Думала, мы просто везём их к могильникам…

Мад ей не ответила. Зато голос Ангелоликой зазвучал вдруг внутри фургона, в слитном хоре молчаливого единомногогласия. Это окрыляло!

Да, это окрыляло, подруги, это оперяло, это вытачивало из ногтей когти, это возбуждало весь птичий базар на новые, новые, новые деяния. Как это, нас к могильникам? Рано к могильникам, к могильникам нас рано! Мы ведь сами сущие могилы, мы мешки для падали, мы мертвечихи и гарпии, гарпии и мертвечихи, мы мертвы и живучи, мы молчали, но мы ещё провизжим своё веское слово! Слава гарпии! Смерть врагам!

А потом родился визг, сперва молчаливый визг в самых глубинах глиночеловеческого брикета, визг на одной, первоначально довольно унылой ноте: и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и — без слышимого звука, ибо на слышимый звук нужно беречь последние силы, да и без слов, ибо хотя слова голосовому смертоубийству не помеха, они отвлекают, отвлекают, отвлекают говорящего, заставляют соскальзывать с нужного настроения на понимание пустых понятий. Которые, которыи, которы-ы-и-и-и-и-и!

Очень скоро монотонный визг перестал навевать скуку. Он объединил всех в брикете: все кости, все бальзамы, все гортани — что за чудное единогласие различных частей тела! И в тот миг, когда всякое свободное движение глиночеловеческой мысли единогласно пришло к звучанию на одной ноте, звук вылетел из брикета и прорвался наружу в сопровождении подходящих к случаю слов: