Гарпии визжат

Если ты принадлежишь к сильнейшим, тебя не тронут. А царевна Оксоляна — не только старшая ученица в своей септиме, она сильна уже по происхождению. Царевнами-то здесь, в храме Вечнотраурной Смерти, всяко не разбрасываются. Но вот из остальных — каждая хоть в чём-нибудь, да слаба. И каждая надеется, что слаба не она. И рада о том «по дружески» предупредить кого-то из более слабых подруг.

— В естественном отборе, — наставительно произнесла Бацилла тем же вечером, — проигрывает бесполезнейший! В том-то и высшая справедливость. Не так ли, царевна? — на что она намекает, выскочка из глукщского плебса, думает, в септиме от неё пользы больше всех?

И Бац не одинока. Самомнения здесь каждой не занимать, а у карлицы Тупси — так и на двоих достанет.

— Уйдёт та, которая слаба в главном, — хихикнула карлица, исподтишка подмигивая глуповатой купеческой дочери, — отбор-то будет естественный, а не искусственный, а значит, всё по-честному.

— По-честному, — с вызовом отозвалась та, — Мад рассудит…

— На что надеется эта клуша? На то, что Тупси ростом не вышла, и это против неё сыграет? — заговорщически шепнула Оксоляне торговка Данея.

— Может, и сыграет, — притворно перепугалась чуткая Тупси.

Оксоляна, которая в уме тоже успела прикинуть пару кандидатур на вылет, с сожалением признала:

— Лишнюю из нас определит Мад. Об остальном и спорить нечего.

Принципы естественного отбора верны, но непостижимы. Одной Ангелоликой ведомы. Хотя…

Хотя Оксоляна освободила бы свою боевую септиму от грязной шлюхи из Эузы, либо от ни к чему не пригодной купчихиной дочери.

А вот остальных однокашниц было бы, наверное, жалко.

* * *

Пошла вторая неделя, как Ангелоликая забросила удочку, а септиму в гексу так и не переформировывали, и к самому вопросу больше не возвращались. Уже и в самой септиме закончилась досужая болтовня на ту тему, «кого турнут». Кси, шлюха из Эузы, которая по итогам болтовни чувствовала себя уязвимее всего (ещё бы, во-первых, она шлюха, во-вторых — из Эузы) почти всю неделю держалась напряжённо и настороженно, но постепенно расслабилась. Небось, подумала, что пронесло, а сама идея расформирования септимы так и останется неосуществлённым проектом.

А вот Отксоляна уверена: не пронесёт. Просто насмешница Мад выбирает момент, когда удар покажется всего болезненнее.

Вопрос в том, эузской ли шлюхе предназначен удар?

Нет, коли вдуматься, то и царевна может оказаться лишней. Если Мад Ольгерд вдруг начнёт опасаться её усиления — уберёт из гексы как не в меру зарвавшуюся первую ученицу. Тогда все её старания быть полезной обернутся знаками нескромных честолюбивых претензий.

Вообще-то царевны всегда под подозрением, Оксоляне ли не знать? Скромнее надо быть. Царевне — в особенности.

Когда на второй неделе после тревожащего объявления Оксоляну будто невзначай пригласили в покои Мад, она сразу поняла: вопрос о переформировании септим подступил вплотную. Вот-вот начнётся!

Что ж, соображала она, идя по устланному чёрно-красным ковром коридору вглубь подземного лабиринта, если меня спросят, отвечу: лишняя среди нас, разумеется, Кси, так как она эузка, да ещё шлю… дама лёгкого поведения. Если кого и убирать, так её.

Дурочка же Клементильда из купчих — та слишком уж явно глупа, да и неизвестно, чья она дочка по отцовской линии, как бы не перейти дорогу сильному покровителю, который сумел же при всём умственном убожестве послать её учиться к нам в септу.

Что до остальных… Нет, конечно, же, Оксоляна сдаст и остальных, если понадобится. Но не хотелось бы. Всё-таки они полезные в гексе люди — даже неприятная заноза Бац.

Войдя в покои Ангелоликой, Оксоляна почувствовала: всё складывается намного опаснее, чем ожидалось, причём лично для неё. Ведь…

У Мад Ольгерд она застала поэтессу Лайл.

Ага, ту самую уземфскую поэтессу, чьи строки частенько вспоминала, когда задумывалась о грустной судьбе одиноких мертвецов посреди нетолерантного мира живых человечишек. У Лайл все стихотворения — только об этом.

— Хочу тебе, девочка, представить твою соотечественницу, — в ответ на поклон царевны произнесла Мад, — она только вчера добралась к нам из Уземфа, — прибавила с игривой таиственностью.

— Но мы знакомы. Здравствуйте, госпожа Лайл.

— Будь здорова, царевна Оксоляна, — взгляд чуть свысока. Гостья даёт понять, что уземфская иерархия сейчас не действует, а в здешней — она неизмеримо выше.

Если по-правде, подлинное имя поэтессы — Лейла, но она предпочитает называть себя на сугубо мертвецкий кранглийский манер. Оксоляне тоже так больше нравится, ведь она и сама мёртвая принцесса. И тоже горячо уважает порядки кранглийских земель.

Лайл — дочка бывшего уземфского визиря, который некогда сбежал в Запорожье, поскольку подвергался гонениям за переход в посмертие. Тот визирь в Уземф так и не вернулся, хотя власть сменилась и его, говорят, простили. Ясное дело: в Запорожье он устроился лучше. Но дочка — приехала в родной пустынный и полупустынный край, причём с важной миссией.