На несколько секунд после пробуждения я забыла обо всем. Без всяких слов, одним только своим как бы выцветшим на солнце сознанием я знала, что Джейк внизу заваривает чай и что очень скоро все они окажутся здесь, на моей кровати, и мы будем говорить про школу, клубы и назначенные встречи, и мальчики будут вскрикивать, радостно или недовольно, и будут падать на спину, как щенки, требующие, чтобы им почесали пузо.
В эти несколько секунд Джейк мне не изменял, наш мир был совсем таким, как прежде. Я протянула руку в сторону. Под подушкой рядом со мной я ощутила прохладу и все вспомнила.
Вчера ночью, после того как Джейк сказал: «Так вот чего ты хочешь, верно?», он показал мне свою ладонь с отметинами моих ногтей – глубокими розовыми полумесяцами, отпечатавшимися на его линии жизни. Следы были четкими, неоспоримыми – на этот раз я сделала это нарочно.
– Ты можешь сделать это снова. Ты этого хочешь.
– Ты пьян, – сказала я ему. – Ложись спать.
– Я не пьян. Я выпил немного виски.
И Джейк снова показал мне свою ладонь. Так, бывало, делал мой отец. Его ладонь была большой, широкой.
«Ударь меня, – говорил мне отец, когда я злилась на него из-за каких-нибудь глупостей. – Нет, так ты руку сломаешь», – добавлял он и поправлял мой большой палец.
Вчера ночью при свете кухонных ламп я смотрела на блестящую кожу Джейка. Сколько на его ладони было разных отметин, сколько дорожек и тропинок. Я думала о том, сколько раз я целовала его пальцы, ласкала их своей рукой.
– Послушай, – сказал муж. – Я понимаю, какую боль причинил тебе. Мне очень-очень жаль. Лю, я не знаю, как еще сказать. – Он сделал глубокий вдох, словно что-то решил для себя. – Но ты можешь… ты можешь сделать мне больно… – Он опустил руку, не спуская с меня глаз. – Почему бы тебе не попробовать… посмотри, вдруг это тебе поможет? – Он чуть ли не умолял меня. – Ты можешь сделать это несколько раз, – повторил он. – Сколько? Три?
Джейк улыбался едва заметно, его глаза блестели, лицо напряглось. Казалось, он шутит. Но почему-то, несмотря на опьянение, на мое нападение на него, я догадалась, что Джейк говорит совершенно серьезно.
«Три». Я произнесла это слово вслух следом за ним. В нем было что-то точное, даже религиозное. «Отец, Сын и Дух Святой». И Петр отрекся от Христа трижды. Знакомое число для добропорядочной девочки-христианки вроде меня. Я помню, как однажды мне разрешили позвонить в церковный колокол. «Три раза», – было сказано мне.
И вот теперь я заворочалась в постели, и меня тут же замутило. «Интересно, почему тошнит именно меня?» Мысль пришла ко мне так отчетливо, словно мой собственный голос произнес ее откуда-то сверху или я проговорила ее в крошечный микрофон, расположенный внутри головы. Безусловно, я была согласна с этим голосом. Конечно же выворачивать наизнанку должно было Джейка, это внутрь него должна была быть запущена рука, вытаскивающая наружу кишки. А если не внутрь него, тогда внутрь Ванессы, чтобы она орала от боли, держась за живот. Или пусть бы они оба мучились по отдельности, вопили и ругались. Если существовало что-то, что можно было бы сравнить с муками родов – чего не довелось испытать ни ей, ни ему, – так это конечно же кишечные колики. «Кишечный грипп» – так говорят. Когда тело воюет само с собой, навсегда забыв о покое.
Глава 15
Вместо того чтобы встать и помочь Джейку собрать детей в школу, я осталась в постели в то утро.
– Я заболела! – прокричала я, и этого хватило, чтобы Пэдди и Тэд, один за другим, подошли к двери спальни, остановились на пороге, помахали мне руками, а целовать меня не стали, чтобы не заразиться.
До меня доносились стуки, скрипы и лязг – муж и дети готовились покинуть дом. Джейк подошел к подножию лестницы и попрощался со мной, но подниматься не стал. «Может быть, он все забыл, – подумала я. – Может быть, все-таки был пьян».
Но позже, еще до полудня, он прислал мне сообщение.