Гарри-бес и его подопечные

— Бал закончен! Никаких кинстинтинов… Сейчас личность нужна глобальной значимости. Пришло время Птицы Асс. Я так решил: свой «Союз» организую имени Возрождения святой Руси. Очаги отечественной культуры по всей России, филиалы — за рубежами. Штаб-квартира в столице. В моем офисе…

— У тебя для начала мастерская хотя бы есть? — интересуется Хромая Ерахта.

— Есс! Веду переговоры. На Балчуге спонсоры выделяют этаж с видом на Кремль. Меня пока устраивает… После реконструкции займу весь особняк. Первый этаж под мастерскую, на втором — музей Славы российской, на крыше — вертолетная площадка. Летать буду над городом, прикидывать что к чему. Ландшафт закомпоную по новой. Что-то этот не сильно пока впечатляет…

«Ну-ну, — думают гости, — полетай-полетай, композитор…».

— Заказы исключительно государственной значимости, — набирал Птица высоту. — Весь город покрою колером. Метро оформлять буду целыми ветками. А то каки-то чуканки зачуханные, люстры свисают пыльные, в паутине веков, панно истошного колориту… У меня же весь радиус — единый стиль от Птицы Асс: мощные цветовые удары по вестибюлям, на потолке витраж а ля «чистые небы». Я идею создам! Новый декарасьен впишу в историю мирового искусства. Мой козырь — мощная идея!

— Иде я? — эхом отозвалось визави, по фамилии Чащинский. Он еще сомневался, где он, но стоял уже на пороге прозрений.

В сумеречной мгле головы забрезжило личное воспоминание. С плохой концовкой. Чисто ассоциативно он связал его с Птицей, находящимся в непосредственной близости. И возбудился.

Быть может, цвет малиновой рубахи подействовал удручающе? А может, леденящий душу звук, вылетающий из зарослей бороды, напомнил о случившемся? А может быть, птичьи зубы, мелькающие перед носом, белые и наглые, как у американских сенаторов, спровоцировали в нем столь яростный протест? Кто знает…

Однако последующее действие выглядело вполне логично. В прошлом боксер-полутяж, Анатоль качнулся на звук и послал свой кулак точно в цель. Зубы, впрочем, выстояли. Но треснула и развалилась на две половинки нижняя губа.

Прямой хук справа отправил Птицу туда, откуда Анатоль сам недавно возвратился.

Месть состоялась: губа за нос — почти библейский расклад.

ЧИСТИЛИЩЕ-2

Егор прижился в своем тихом омуте. Вписался, приноровился, пообтерся… И все бы ничего, только с Гарри отношения не складывались. То есть временами казалось, что жить можно, но в целом!..

Гарри был так сфокусирован на себе, так концентрирован и при этом так беспокоен и непостоянен, что выносить его в большом количестве требовало от Егора немалых усилий, самообладания и жертв.

Он жег Егора изнутри, насылая то страсти роковые, то хандру беспросветную, и все время что-то требовал, требовал, требовал!

— Когда уж он насытится, — думал Егор и яростно желал покоя. Мечтал о нем, как о земле благословенной…

— Что, пес, человечиной питаешься? И как? В глотку лезет?

— Сладенько, друг мой, душевно-с. Сладостные, признаюсь тебе, испытываю ощущения. Я кушаю, а ты в муках корчишься. Диалектика, друг мой, не мной придумано, но, согласись, придумано не слабо.

Временами Егору казалось, что его разорвет эта бешеная сила, поселившаяся в нем. Удержать ее было невозможно, выпускать — смертельно опасно.

Она обжигала всех, кто попадал в поле его воздействия. Та жизненная концентрация, что нес в себе Гарри, не оставляла равнодушным никого. Но неравнодушие это было страшно.

…любили, уж так любили, что убили… а как убили — еще сильней полюбили…

* * *

Хочет, например, Егор с девушкой познакомиться. Для души. И небольших семейных радостей…

И что?

— Нет проблем, — говорит Гарри и забирается в Егора (да кто ж тебя звал? кто спрашивал?!).

И все!!

Егор вроде и не меняется внешне, но обретает такой силы магнетизм, что девушка сразу теряет способности к самовыражению, тает бедняжка на глазах, ничего не видит вокруг, только губы Егора и хочет одного — целоваться.

А если Егор вдруг заговорит с ней (пусть даже по телефону), у девушки все разом обрывается внутри и она как бы прячется и молчит. Потому что тембр голоса Егора (который суть Гарри) проникает в ее тело и творит с ним умопомрачительные вещи. Он разливается так беззастенчиво сладко по всем ее девичьим потаенным местам, что девушка млеет отчаянно и отчаянно же молчит. А потом не выдерживает и выдыхает: «Все! не могу больше!»— и кладет трубку на рычаг. Или (если она уже рядом), не попрощавшись, убегает. Или раздевается.

И Гарри насылает тогда на них такие безумные страсти, что впору умопомрачиться и улететь в другие миры. Чем они и занимаются до самого рассвета.

А утром, зевая, говорит: «Все это было, было… агнец мой послушный…» — и насылает на Егора уже скуку смертную, беспросветную. То есть Егор остро понимает, что это не любовь.

А что же Гарри?

Смотрит в потолок (ну не подлец?). Я, говорит, и не обещал ничего…

Выходит так, что виноватых нет. Каждый ни при чем. А девушку обидели…

Но бывает и того хуже.