Гарри Поттер и Дары Смерти

— Люмос!

Палочка слабенько заискрилась, потом потухла. Гарри направил её на Эрмиону.

— Экспелиармус!

Палочка Эрмионы легонько дёрнулась, но не покинула её руки. Неуверенная попытка колдовать — это было слишком для палочки Гарри, которая снова распалась надвое. Он уставился на неё, ошеломлённый, неспособный признать, что он видит… палочка, которая столько пережила…

— Гарри, — Эрмиона шептала так тихо, что он почти не слышал её. — Мне так, так жаль. Я боюсь, это из-за меня. Когда мы убегали, ты помнишь, змея надвигалась на нас, и я наложила Разрушающее заклятие, и оно отскакивало отовсюду, и наверное… наверное задело…

— Это получилось случайно, — сказал Гарри механически. Он чувствовал себя опустошённым, оглушённым. — Мы… мы найдём способ её восстановить.

— Гарри, я не думаю, что мы способны на это, — сказала Эрмиона, слёзы сбегали у неё по лицу. — Помнишь… помнишь Рона? Когда он сломал свою палочку, разбив машину? Она больше никогда не стала прежней, ему пришлось обзавестись новой.

Гарри подумал об Олливандере, похищенном и удерживаемом у Волдеморта в заложниках; о Грегоровиче, который мёртв. Как же он собирается найти себе новую палочку?

— Что ж, — сказал он, фальшиво-деловым голосом, — что ж, тогда я просто одолжу сейчас твою. Пока я караулю.

С лицом, блестящим от слёз, Эрмиона вручила ему свою палочку, и он оставил её сидящей рядом с кроватью, желая ни чего другого, как только остаться одному.

Глава восемнадцатая Жизнь и Ложь Альбуса Дамблдора

Вставало солнце. Чистая, бесцветная пустота неба раскинулась над Гарри, безразличная к нему и его страданиям. Гарри сел у входа в палатку и глубоко вдохнул свежий воздух. Просто жить, и наблюдать восход солнца над искрящимся снежным склоном — это могло бы быть величайшим сокровищем в мире, но он не мог оценить это: его чувства были исколоты дурными предчувствиями от утраты палочки. Он водил взглядом по долине под снежным одеялом; сквозь пронизанную светом тишину доносился стройный перезвон далёких церковных колоколов.

Не осознавая этого, он сжал кулаки, вдавив пальцы в ладони, словно пытался сопротивляться физической боли. Он проливал свою собственную кровь больше раз, чем мог сосчитать; однажды остался без костей в правой руке; к шрамам у него на лбу и тыльной стороне руки это путешествие уже добавило ему шрамы на груди и предплечье; но никогда до этого он не чувствовал себя таким безнадёжно слабым, уязвимым и оголенным, словно большая часть его магической силы была оторвана от него. Он точно знал, что сказала бы Эрмиона, вырази он всё это вслух: что сильна не палочка, силён волшебник. Но она бы ошиблась, его случай особый. Она не ощущала, как палочка поворачивается в руке компасной стрелкой, чтобы выстрелить во врага золотым пламенем. Он потерял защиту сердцевин-близняшек, и только сейчас, когда её не стало, понял, как сильно он на неё полагался.

Он вытянул куски сломанной палочки из кармана и, не глядя на них, спрятал в Хагридов кошелёк, весящий у него на шее. Мешочек был теперь так полон поломанными и бесполезными вещами, что в нём ни для чего не оставалось места. Рука Гарри нащупала сквозь кожу кошелька старый Снитч, и мгновение он боролся с желанием вытащить этот Снитч и выкинуть вон. Неоткрывающийся, непомогающий, бесполезный, как и всё, что оставил Дамблдор…

И его ярость к Дамблдору залила его, как лава, выжигая его изнутри, стирая всякое другое чувство. Лишь от полного отчаяния они уговорили себя, что Годрикова Лощина содержит ответы, убедили себя, что от них ожидалось возвращение туда, что всё это была часть секретного пути, проложенного для них Дамблдором: но не было ни карты, ни плана. Дамблдор оставил их в темноте наощупь бороться с неизвестными и невообразимыми ужасами, одиноких и беспомощных: Ничего не было объяснено, ничего не доставалось просто так, у них не было меча, а теперь вот у Гарри не было палочки. Вдобавок он выронил фотографию вора, и конечно для Волдеморта не составит труда выяснить, кто же это был…

Волдеморт знал теперь всё…

— Гарри?

Эрмиона выглядела испуганной, словно боялась, что он заклянёт её её же собственной палочкой. Она присела возле него, на лице — дорожки от слёз, в дрожащих руках — две чашки чая, и что-то большое подмышкой.

— Спасибо, — сказал он, беря одну из чашек.

— Ничего, если я с тобой поговорю?

— Давай, — сказал он, не желая обидеть её чувства.

— Гарри, ты хотел узнать, кто тот человек на фотографии. Ну… вот в книге.

Она робко положила на его колени новенький том Жизни и Лжи Альбуса Дамблдора.

— Где… Как?

— Она была в гостинной Батильды, просто лежала там… Эта записка была приколота сверху.

Эрмиона прочитала вслух несколько написанных заострённым почерком ядовито-зелёных строчек: