Гарри Поттер и Дары Смерти

— Ничего… ничего не было, — проворчал он. — Я… сожалею о вашем отношении, — продолжил он, снова глядя Гарри в лицо. — Вы, похоже, считаете, что Министерство хочет не того же, чего вы… чего хотел Дамблдор. Мы должны трудиться вместе.

— Мне не нравятся ваши методы, Министр, — сказал Гарри, — помните?

Во второй раз он поднял правую руку и показал Скримджеру шрам, который всё ещё белел на тыльной стороне кисти, складываясь в слова: «Я никогда не должен лгать». Лицо Скримджера застыло. Он повернулся, ни слова не говоря, и захромал прочь из комнаты. Миссис Висли поспешила за ним, Гарри слышал, как она остановилась на заднем крыльце. Минуту спустя она крикнула: — Он ушёл!

— Что ему было надо? — спросил мистер Висли, оглядывая со всех сторон Гарри, Рона и Эрмиону, когда миссис Висли торопливо вернулась в гостиную.

— Вручить нам то, что Дамблдор нам завещал, — сказал Гарри. — Они только сейчас собрались исполнить его последнюю волю.

Снаружи, в саду, три вещи, переданные Скримджером, поплыли над столами из рук в руки. Каждый восторженно ахал над Гасилкой и Сказаниями Бидла, Барда, и печалился над отказом Скримджера отдать меч, но никто не мог предложить никакого объяснения тому, зачем Дамблдор захотел оставить Гарри старый снитч. Когда мистер Висли в третий или четвёртый раз взялся изучать Гасилку, миссис Висли робко заметила: — Гарри, дорогой, все ужасно голодны, мы же не хотели начинать без тебя… Я подам ужин?

Все ели быстрее обычного, и, после торопливо пропетого «С днём рожденья» и поспешного поедания пирога, завершили вечеринку. Хагрид, приглашённый на завтрашнюю свадьбу, но более чем великоватый, чтобы лечь спать в переполненной Норе, отправился ставить себе палатку в поле по соседству.

— Собираемся наверху, — шепнул Гарри Эрмионе, пока они помогали миссис Висли привести сад в исходный вид, — когда все спать лягут.

В комнате под чердаком Рон проверил Гасилку, а Гарри наполнил Хагридов кошелёк, не золотом, а теми вещицами, которые для него были дороже всего, хотя и бесполезными на вид: среди них были Карта Грабителя, осколок Сириусова зачарованного зеркала, и медальон, который оставил Р.А.Б. Он туго затянул завязку и надел тесёмку на шею, потом уселся, взяв в руку Снитч, и наблюдая, как тот вяло шевелит крылышками. Наконец Эрмиона тихо постучала в дверь и на цыпочках проскользнула внутрь.

— Муффлиато, — прошептала она, поведя палочкой в сторону лестницы.

— Вроде ты не одобряла это заклинание? — сказал Рон.

— Времена меняются, — ответила Эрмиона. — Давай, показывай Гасилку.

Рон мигом повиновался. Держа Гасилку перед собой, он щёлкнул, и та единственная лампа, которую они зажгли, тут же погасла.

— Вообще-то, — прошептала Эрмиона во мраке, — это можно сделать и Перуанским Порошком Мгновенной Темноты.

Щёлкнуло, и маленький шарик огня взлетел к потолку и снова всех осветил.

— Всё равно круто, — сказал Рон, словно оправдываясь, — и, как там говорили, Дамблдор сам её изобрёл!

— Знаю, но он наверняка упомянул тебя в завещании не только затем, чтобы помочь нам лампочки гасить!

— Как ты думаешь, он знал, что Министерство заберёт его завещание и исследует всё, что он нам оставил? — спросил Гарри.

— Определённо, — сказала Эрмиона. — Он не мог сообщить нам в завещании, зачем он всё это нам оставляет, но завещание не говорит нам…

— …почему он даже не намекнул нам, пока был жив? — спросил Рон.

— Именно так, — ответила Эрмиона, перелистывая Сказания Бидла, Барда. — Раз эти вещи так важны, чтобы передавать их под самым носом Министерства, то ему, казалось, следовало бы дать нам знать, чем они важны… разве что он думал, что это и так очевидно?

— Тогда он ошибался, скажешь нет? — заявил Рон. — Я всегда говорил, что он чокнутый. Гениальный и всё такое, но — того. Оставить Гарри старый Снитч — какого это чёрта значит?

— Я без понятия, — сказала Эрмиона. — Когда Скримджер заставил тебя, Гарри, его взять, я была совершенно уверена, что что-то должно произойти!

— Ага, — сказал Гарри; его сердце забилось быстрей, когда он поднял зажатый в пальцах Снитч. — Вот только мне ж не следовало очень стараться перед Скримджером, правда?

— Ты это о чём? — спросила Эрмиона.

— Снитч, который я поймал в своём первом Квиддитчном матче? — сказал Гарри. — Не помните?

Эрмиона откровенно недоумевала. Зато Рон, открыв рот, взволнованно указывал пальцем то на Гарри, то на Снитч, пока не обрёл дар речи:

— Это тот самый, который ты чуть не проглотил?

— Точно, — сказал Гарри и, с колотящимся сердцем, прижал Снитч к губам.

Снитч не открылся. Внутри у Гарри закипели разочарование и горечь. Он опустил золотой шарик, но тут Эрмиона вскрикнула: — Надпись! На нём написано, смотри быстрей!

От удивления и волнения Гарри чуть не уронил Снитч. Эрмиона была права. На гладкой золотой поверхности, где секунду назад ничего не было, теперь были вырезаны четыре слова тонким летучим почерком, в котором Гарри узнал руку Дамблдора:

Я открываюсь в конце.

Гарри едва успел их прочитать, как они снова пропали.