Гарри Поттер и Дары Смерти

Он повернулся спиной к Рону и Эрмионе, притворяясь, что рассматривает старый гобелен с родословным древом Блэков на стене. Тут Эрмиона пронзительно вскрикнула: Гарри вновь выхватил палочку, рывком повернулся и увидел, как серебряный Покровитель пронизывает окно и приземляется на полу перед ними; здесь он собрался в ласку, заговорившую голосом Ронова отца:

— Семья в безопасности, не отвечайте, за нами следят.

Покровитель растаял и исчез. Рон испустил что-то среднее между всхлипом и стоном и упал на диван, Эрмиона упала рядом, схватив его за руку.

— С ними всё хорошо, с ними всё хорошо! — прошептала она, и Рон, чуть не смеясь, обнял её.

— Гарри, — сказал он из-за плеча Эрмионы, — я…

— Нет проблемы, — сказал Гарри; от боли в голове его тошнило. — Это твоя семья, к'нешно, ты переживал. Я тебя понимаю. — Он подумал о Джинни: — Я в самом деле тебя понимаю.

Боль в шраме выросла до предела, он горел, как тогда в Норе, в саду. Гарри еле расслышал, как Эрмиона сказала: — Я не хочу оставаться одна. Может, мы возьмём спальные мешки, которые я захватила, и устроимся на ночь здесь?

Он слышал, как Рон согласился. Он не мог больше бороться с болью. Она его одолевала.

— Я в ванную, — пробормотал он, и вышел из комнаты так быстро, как только мог идти, а не бежать.

Он едва успел: дрожащими руками закрыв за собой дверь на задвижку, он сжал руками свою раскалывающуюся голову и упал на пол; потом во взрыве страдания он ощутил, как ярость, которая не была его яростью, завладела его душой, и увидел длинную комнату, освещённую только светом очага, и огромного Пожирателя Смерти на полу, стонущего и извивающегося, и чью-то тонкую фигуру, стоящую над ним, с палочкой в протянутой руке, а сам он, Гарри, говорил высоким, холодным, беспощадным голосом:

— Что, Роул, добавить, или мы закончим на этом и скормим тебя Нагини? Лорд Волдеморт не уверен, что на этот раз он простит… Ты вызвал меня сюда за этим, рассказать, что Гарри Поттер опять спасся? Драко, ну-ка ещё угости Роула нашим неудовольствием… Делай, или сам ощутишь мой гнев!

В очаге упало полено: языки пламени поднялись, их свет заплясал на перепуганном остроносом лице… чувствуя себя так, словно он вынырнул с большой глубины, Гарри глубоко вздохнул и открыл глаза.

Он лежал, раскинув руки, на холодном полу из чёрного мрамора, почти уткнувшись носом в один из серебряных змеиных хвостов, что поддерживали большую ванну. Гарри сел. Исхудалое, окаменелое лицо Малфоя горело у него перед глазами. Гарри мутило от того, что он увидел — к какой работе сейчас Волдеморт приставил Драко.

По двери резко постучали, и Гарри подскочил, услышав звонкий голос Эрмионы:

— Гарри, тебе зубная щётка нужна? Я принесла.

— Ага, здорово, спасибо, — сказал он, пытаясь говорить как ни в чём не бывало, встал и отпер дверь.

Глава десятая Рассказ Кричера

На следующее утро Гарри, закутанный в спальник на полу гостиной, проснулся рано. Между тяжелыми шторами виднелась узкая полоска неба. Она была холодного, чистого голубого цвета разведённых чернил, что-то между ночью и рассветом, и всё вокруг было тихо, за исключением медленного, глубокого дыхания Рона и Эрмионы. Они лежали на полу рядом, и казались Гарри тёмными тенями. Рона посетил приступ галантности, и он настоял на том, чтобы Эрмиона спала на диванных подушках, так что её силуэт возвышался над Роновым. Её согнутая рука лежала на полу, пальцы были у самых пальцев Рона. Гарри задал себе вопрос, не держались ли они за руки, засыпая. От этой мысли он почувствовал себя странно одиноко.

Он взглянул на тёмный потолок, на затянутый паутиной канделябр. Двадцати четырёх часов не прошло, как он стоял под солнцем у входа в шатёр, готовясь встречать свадебных гостей. Казалось, это было целую жизнь назад. Чего ждать теперь? Он лежал на полу и думал о Разделённых Сутях, об устрашающе сложном задании, которое ему оставил Дамблдор. Дамблдор…

Печаль, владевшая им с момента гибели Дамблдора, теперь ощущалась по другому. Обвинения, которые он услышал на свадьбе от Мюриэль, похоже, поселились в его мозгу как болезнетворные микробы, заражающие его воспоминания о боготворимом волшебнике. Мог ли Дамблдор допустить, чтобы такое случилось? Он что, был вроде Дадли, спокойно наблюдал пренебрежение и жестокое обращение, пока они не касались его самого? Мог ли он повернуться спиной к сестре, которую прятали, как в тюрьме?

Гарри думал о Годриковой Лощине, о могилах там, про которые Дамблдор никогда не упоминал; он думал о загадочных вещах, оставленных без всяких объяснений в завещании Дамблдора, и в темноте нарастало негодование. Почему Дамблдор не сказал ему? Почему не объяснил? Да вообще заботился ли Дамблдор о Гарри? Или Гарри был ничем иным, как орудием, которое шлифуют и оттачивают, но которым просто пользуются, которое не посвящают в смысл дела?