— Он сам нарвался, — отмахнулся Гарри. Обрывки воспоминаний неслись у него в мозгу, словно наперегонки: вот Сириус падает сквозь завесу; изломанная фигура Дамблдора, летящая с башни; вспышка зелёного света и голос его мамы, молящий о милосердии…
— Родители, — сказал Гарри, — не должны оставлять своих детей, пока… пока силы есть.
— Гарри, — Эрмиона протянула к нему руку, пытаясь утешить, но он отмахнулся, отошёл в сторону и стал смотреть на огонь, наколдованный Эрмионой. Когда-то он через этот камин говорил с Люпином, надеясь, что его переубедят насчёт Джеймса, и Люпин успокаивал его. И сейчас измученное, бледное лицо Люпина, казалось, плавало перед ним в воздухе. От раскаянья его чуть не тошнило. Рон и Эрмиона молчали, но Гарри был уверен, что они переглядываются за его спиной, общаясь без слов.
Он обернулся и успел заметить, как они поспешно отвели глаза друг от друга.
— Я знаю, что не должен был называть его трусом.
— Да, не стоило, — тут же сказал Рон
— Но он поступает, словно трус.
— Всё равно… — вмешалась Эрмиона.
— Я знаю, — сказал Гарри. — Но если это заставит его вернуться к Тонкс, то дело того стоило, так ведь?
Он не смог скрыть просящих ноток в своем голосе. Эрмиона смотрела на него сочувствующе, а Рон с сомнением. Гарри опустил глаза, и, глядя на свои ноги, подумал об отце. Поддержал бы Джеймс сына в том, что он сказал Люпину, или рассердился на то, как Гарри обошёлся с его старым другом?
Безмолвная кухня, казалось, гудела от отголосков недавней сцены и невысказанных упрёков Рона и Эрмионы.
Изображение захватило внимание Гарри, и он рассмотрел его внимательнее. Отец Дамблдора, Персиваль, оказался красивым мужчиной, глаза которого, казалось, искрились даже на старой пожелтевшей фотографии. Младенец, Ариана, была чуть больше буханки хлеба, и больше ничем не выделялась. У матери, Кендры, чёрные как уголь волосы были уложены высокой плетёной башней, а её лицо была словно печать собственного достоинства. Когда Гарри рассматривал её тёмные глаза, высокие скулы и прямой нос, словно лицо статуи над высоким воротником шёлкового платья, ему вспомнились картинки, изображавшие американских индейцев. На Альбусе и Аберфорте были одинаковые курточки с кружевными воротниками, и у обоих были одинаковые волосы до плеч. Альбус выглядел постарше, но во всём остальном мальчики очень походили друг на друга, ведь снимок был сделан до того, как Альбусу сломали нос, и до того, как он начал носить очки.
Семья выглядела счастливой и благополучной, радостно улыбалась с газетной страницы. Рука крошки Арианы махала, высунувшись из пелёнок. Над снимком Гарри увидел заголовок:
Подумав, что уже ничто не заставит его чувствовать себя хуже, Гарри начал читать: