Гарри Поттер и Дары Смерти

Вольдеморт поднял палочку. Его голова по-прежнему склонялась набок, как у любопытного ребёнка: интересно, что сейчас будет? Гарри смотрел прямо в красные глаза и хотел, чтобы всё случилось как можно быстрее, пока он ещё способен стоять, пока не потерял над собой контроль, не поддался страху...

Он увидел движение рта, зелёную вспышку — и всё исчезло.

Глава тридцать пятая. Кингз-Кросс

Он лежал лицом вниз и слушал тишину. Он был абсолютно один. Никто на него не смотрел. Вокруг никого не было. Он сомневался, есть ли здесь он сам.

Прошло очень много времени — а может, нисколько, — пока до него не дошло, что он, вероятно, всё-таки есть, причём не в виде бестелесной субстанции: он лежал, определённо лежал на чём-то. Чувствовал прикосновение. А следовательно, существовал — как и то, на чём он лежит.

Сделав этот вывод, Гарри практически сразу обнаружил, что он голый. Это его не смутило — никого же нет, — но слегка заинтриговало. Интересно: осязание у него сохранилось — а зрение? Он открыл глаза. Видят!

Его окружал светозарный туман. Гарри никогда такого не встречал. Собственно, это и на туман не походило. Белая пелена не скрывала мир — скорее мир формировался из тумана, но ещё не сформировался полностью. То, на чём Гарри лежал, было белым, не холодным и не тёплым — некая ровная плоскость.

Он сел. Тело, кажется, невредимо. Он прикоснулся к лицу. Очков нет.

Затем из бесформенной пустоты донёсся шум: тихие шлепки, как будто что-то билось, сопротивлялось, барахталось; жалкий, чуточку неприличный звук. Гарри стало неприятно: он словно подслушивал нечто тайное, постыдное.

И ему захотелось одеться.

Тотчас рядом возникла мантия. Он взял её и надел: мягкая, чистая, тёплая. Непостижимо — как она возникла из ничего в ответ на его желание...

Он встал, осмотрелся. Может, он попал в некую необъятную Кстати-комнату? Чем дольше он смотрел, тем больше деталей вырисовывалось вокруг. Высоко над головой в солнечном свете блистал огромный стеклянный купол. Это что, дворец? Всё тихо, всё неподвижно — если не считать странных шлепков и хныканья из тумана...

Гарри медленно повернулся, и с его движением мир словно бы рождался на глазах. Широкое, открытое, яркое, чистое пространство — просторнее Большого зала, под гигантским стеклянным куполом. Абсолютно пусто. Гарри здесь один, за исключением...

Он отпрянул, увидев, что там хнычет. Маленькое, голое, мерзкое, вроде младенца без кожи — оно, свернувшись комочком, содрогаясь, лежало под креслом, где его бросили и забыли, и боролось за каждый вдох.

Гарри боялся его. Оно крохотное, больное, хрупкое, но приближаться к нему неохота. И всё же он стал медленно подходить, готовясь отскочить в любой момент. Подошёл — но не мог коснуться. Что же он за трус такой! Надо успокоить несчастное существо. Но оно его отвращало.

— Ты ничем не поможешь.

Он обернулся. Прямо к нему, расправив плечи, бодро шагал Альбус Думбльдор в развевающейся тёмно-синей мантии.

— Гарри! — Думбльдор широко раскинул руки. Обе ладони — белые, здоровые. — Замечательный мальчик! Смелый, смелый человек! Давай пройдёмся.

Гарри ошеломлённо последовал за Думбльдором, который быстро уходил прочь от всхлипывающего младенца без кожи, к двум креслам поодаль, которых Гарри прежде не заметил. Думбльдор сел в одно, Гарри — в другое. Он пристально вглядывался в лицо старого директора. Длинные седые волосы, борода, сияющие голубые глаза, очки со стёклами-полумесяцами, крючковатый нос: всё как он помнил. Но...

— Вы же умерли, — сказал Гарри.

— Я? Да, — как ни в чём не бывало подтвердил Думбльдор.

— Тогда... и я, значит, тоже?

— А! — Думбльдор улыбнулся шире. — Хороший вопрос. В целом, мой мальчик, я полагаю, что нет.

Они смотрели друг на друга, и старик по-прежнему лучезарно улыбался.

— Нет? — повторил Гарри.

— Нет, — ответил Думбльдор.

— Но... — Гарри инстинктивно ощупал лоб, но не нашёл шрама. — Я должен был умереть... я же не защищался! Я дал ему себя убить!

— И это, — сказал Думбльдор, — насколько я понимаю, изменило ход вещей.

Он излучал счастье, как свет, как огонь: Гарри никогда ещё не видел, чтобы Думбльдор был столь явно, столь откровенно всем доволен.

— Объясните.

— Но ты ведь и сам знаешь. — Думбльдор повертел большими пальцами.

— Я дал ему убить себя, — произнёс Гарри. — Так?

— Так, — кивнул Думбльдор. — Продолжай.

— И осколок его души, который был во мне...

Думбльдор кивнул ещё энергичнее и широко, ободряюще улыбнулся.

— ...что, умер?

— О да! — подтвердил Думбльдор. — Вольдеморт его уничтожил. Твоя душа теперь целиком и полностью твоя.

— Но тогда...

Гарри оглянулся на маленькое, искалеченное, дрожащее существо под дальним креслом.

— Что это, профессор?

— То, чему мы оба не в силах помочь, — ответил Думбльдор.

— Но если Вольдеморт использовал убийственное проклятие, — снова начал Гарри, — и никто за меня не умер... почему я жив?

— Думаю, ты сам понимаешь, — сказал Думбльдор. — Вернись мысленно назад. Вспомни, что он сделал в своём невежестве, жадности, жестокости.