Гарри Поттер и Дары Смерти

Они решили аппарировать в темноте. Уже смеркалось, когда они наконец проглотили всеэссенцию и Гарри стал лысеющим немолодым муглом, а Гермиона — его женой, маленькой серой мышкой. Бисерная сумка со всеми вещами (кроме окаянта, который висел у Гарри на шее) лежала во внутреннем кармане застёгнутого пальто Гермионы. Гарри накрыл её и себя плащом-невидимкой, и они провалились в удушающую тьму.

Гарри открыл глаза. Сердце колотилось в горле. Они стояли, держась за руки, на заснеженной узкой улице под тёмно-синим небом и первыми, ещё бледными, ночными звёздами. Вдоль улицы тянулись дома; в окнах мерцали рождественские гирлянды. Короткая дорога впереди, вся золотая в свете фонарей, вела к центру деревни.

— Ох уж этот снег! — прошептала Гермиона. — И как мы не подумали? Миллион предосторожностей, а всё равно оставим следы! Придётся заметать... Ты иди, я сама.

Гарри не хотел входить в деревню, словно лошадь из школьного спектакля — прячась под плащом и вдобавок заметая следы заклинаниями.

— Давай снимем плащ, — сказал он.

Гермиона посмотрела испуганно, и Гарри добавил:

— Брось! Мы на себя не похожи, и вокруг никого нет.

Он сунул плащ под куртку, и они зашагали вперёд. Морозный воздух обжигал лица. Где тут дом Джеймса и Лили, где — Батильды? Гарри смотрел на парадные двери, на крыши и веранды, укрытые снегом, и гадал, вспомнит ли свой дом, хоть в глубине души и понимал, что это невозможно: ему тогда было чуть больше года. Гарри вообще не был уверен, что сможет его увидеть, — неизвестно, что происходит, когда умирают те, кто участвовал в наложении Заклятия Верности. Узкая улочка вильнула налево, к сердцу деревни, и Гарри с Гермионой очутились на маленькой площади.

Повсюду сверкала разноцветная иллюминация, а в центре стоял обелиск, очевидно, военный. Его частично заслоняла потрёпанная ветром ёлка. Несколько магазинов, почта, паб; маленькая церковь с витражными окнами, которые осыпали площадь световыми рубинами, изумрудами и сапфирами.

Здесь люди утоптали снег, и он стал твёрдым, скользким. Жители деревни сновали туда-сюда; их фигуры высвечивались уличными фонарями. Когда открывалась дверь паба, до Гарри и Гермионы доносились взрывы хохота, музыка. Затем в церквушке запели праздничный гимн.

— Гарри, так сегодня сочельник! — воскликнула Гермиона.

— Правда?

Он потерял счёт времени, и они уже много недель не видели газет.

— Точно. — Гермиона смотрела на церковь. — Они... наверняка там. Твои мама и папа. Видишь, за церковью кладбище?

Гарри почувствовал... не волнение, нет. Скорее страх. Очутившись рядом, он уже и не знал, хочет ли всё это видеть. Гермиона, должно быть, догадалась — она взяла его за руку и на сей раз зашагала первая, ведя его за собой. Но на середине площади остановилась как вкопанная.

— Гарри, смотри!

Она указывала на обелиск. Когда они подошли, он изменился. Вместо памятника сплошь в именах и фамилиях Гарри увидел скульптурную группу из трёх человек: мужчину в очках, с взъерошенными волосами, и длинноволосую женщину с приятным лицом и малышом на руках. На головах у всех троих пушистыми шапками лежал снег.

Гарри медленно приблизился, вглядываясь в лица родителей. Он и представить не мог, что найдёт здесь такие статуи. И вообще... странно видеть самого себя, высеченного из камня, — счастливого малыша без шрама на лбу.

— Пойдём, — бросил Гарри, насмотревшись, и они направились к церкви. Перейдя дорогу, он оглянулся: статуя вновь стала военным мемориалом.

Чем ближе к церкви, тем громче звучало пение. У Гарри перехватило горло. Он вспомнил «Хогварц»: Дрюзг выкрикивает из доспехов грубо переиначенные рождественские гимны, и двенадцать елей в Большом зале, и Думбльдор в соломенной дамской шляпке, извлечённой из хлопушки, и Рон в вязаном свитере...

Они оказались перед узкой арочной калиткой. Гермиона постаралась открыть её беззвучно, и они протиснулись внутрь. По обе стороны от скользкой дорожки к дверям церкви лежал глубокий нетронутый снег. Они побрели по снежной целине вокруг здания, держась в тени под ярко освещёнными окнами и оставляя за собой глубокие борозды.

За церковью припорошенные надгробные плиты рядами выступали из-под бледно-голубого снежного покрывала, искрившегося золотым, синим, зелёным там, куда падал свет витражей. Крепко сжимая в кармане куртки волшебную палочку, Гарри подошёл к ближайшей могиле.

— Гляди-ка, Аббот! Какой-нибудь давно забытый родственник Ханны!

— Говори потише, — шикнула Гермиона.

Они уходили всё дальше по кладбищу, оставляя на снегу чёрные следы. Останавливались прочитать надписи на старых надгробиях и часто оглядывались, проверяя, нет ли слежки.

— Гарри, вот!

Гермиону отделяли от него два ряда надгробий. Он двинулся к ней; сердце отчаянно билось.

— Это что?..

— Нет, но посмотри!

Она указала на тёмный камень. Гарри наклонился и на замшелом мёрзлом граните увидел слова «Кендра Думбльдор» и чуть ниже даты рождения и смерти. «И дочь её Ариана». Ещё на камне была эпитафия: 

Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет.