Чем ближе подходило двадцать четвёртое июня, тем больше нервничал Гарри, но всё же не так сильно, как перед первыми двумя заданиями. Во-первых, он был уверен, что на этот раз он сделал всё возможное, чтобы подготовиться, а, кроме того, это задание было последним препятствием, и хорошо ли, плохо ли он выполнит его, турнир, наконец-то, закончится к его превеликому облегчению.
За завтраком в день последнего испытания стол Гриффиндора гудел от радостного возбуждения. Прибыла совиная почта с открыткой от Сириуса, в которой он пожелал Гарри удачи. Открытка была обыкновенным кусочком пергамента, сложенным пополам, на котором красовался отпечаток грязной лапы, но Гарри был ей очень рад. Маленькая ушастая сова, как обычно, принесла Эрмионе свежий выпуск утреннего "
"Что такое?" — хором спросили Гарри и Рон, вылупив на неё глаза.
"Ничего", — быстро ответила Эрмиона и сделала попытку спрятать газету, но Рону удалось выхватить её. Он взглянул на заголовок и прорычал: "Ни за что! Да ещё и сегодня! Вот ведь,
"Что? — спросил Гарри. — Опять Рита Москита?"
"Нет", — ответил Рон и, подобно Эрмионе, попытался спихнуть газету с глаз подальше.
"Обо мне, конечно", — предположил Гарри.
"С чего ты взял?" — абсолютно неубедительным тоном произнёс Рон.
Но не успел Гарри потребовать газету, как со Слитеринского стола раздался вопль Драко Малфоя.
"Эй, Поттер!
У Малфоя в руках был свежий выпуск "
"Рон, дай мне газету, — потребовал Гарри, — дай, сейчас же".
Рон неохотно протянул ему газету. С первой страницы на Гарри глядело его собственное лицо, помещённое под крупным заголовком: