— Ох, Гарри, неужели непонятно? — тихо молвила Гермиона. — Единственная вещь, которой она на самом деле добилась, и в этом можно быть абсолютно уверенным, так это то, что все в школе прочитают твое интервью, это ведь запрещено!
Судя по всему, Гермиона оказалась права. К концу дня, хотя Гарри и не увидел ни одного корешка «Каламбурщика», по всей школе ученики цитировали друг другу его интервью. Гарри слышал, как об этом шепчутся в очереди перед классами, обсуждают за ланчем и в конце занятий, пока Гермиона не сообщила, что все посетительницы кабинок женских туалетов говорили исключительно об этом, когда она забежала туда перед уроком Древних Рун.
— Потом они заметили меня, а так как они знают, что я тебя знаю, они просто засыпали меня вопросами, — с сияющими глазами рассказывала Гарри Гермиона. — И, Гарри, думаю, что они верят тебе, на самом деле. Думаю, ты в итоге их всех убедил!
Между тем, профессор Умбридж шастала по школе, наугад останавливая студентов и требуя выворачивать карманы и книги: Гарри было известно, что она ищет экземпляры «Каламбурщика», но студенты всегда опережали ее на несколько ходов. Вырезанные страницы с Гарриным интервью были заколдованы на манер выдержек из учебников, если кто-то, кроме их хозяев пытался прочитать их, или волшебным способом стирались, становясь чистыми листами, пока их не желали перечитать заново. Вскоре оказалось, что все до единого в школе ознакомились с интервью.
Учителям Образовательным декретом номер Двадцать Шесть, естественно, запрещалось любое упоминание об этом, но они нашли выход для выражения своих чувств. Профессор Спаржелла наградила Гриффиндор двадцатью баллами за то, что Гарри передал ей лейку; в конце урока Заклинаний сияющий профессор Флитвик сунул ему коробочку с пищащими сахарными мышками, сказал: «Тссс!» и заспешил прочь; профессор Трелоуни, ударившаяся в истерические всхлипывания на уроке Предсказаний, объявила испуганному классу, и Умбридж, сидящей с самым неодобрительным видом, что Гарри в конце-концов не умрет рано, а будет жив — здоров до самой старости, станет Министром Магии и сделает двенадцать детишек.
Но что сделало Гарри на самом деле счастливым, так это то, что на следующий день, когда он спешил на Преображения, его нагнала Чу. Прежде чем он успел сообразить, что происходит, ее ладонь легла в его и она задышала ему в ухо:
— Мне правда, правда жаль. Интервью было очень смелым… я даже расплакалась.
Ему же было жаль слышать о том, что она снова рыдала, но был рад, что у них вновь нашлась тема для разговоров, и еще больше обрадовался, когда она быстро чмокнула его в щеку и умчалась прочь. И совершенно невероятно, что не далее как перед кабинетом Преображения, случилось приятное: Симус отделился от очереди и оказался с ним лицом к лицу:
— Я только хотел сказать, — пробормотал он, скосив глаза на левое колено Гарри. — Что верю тебе. И я послал копию того журнала своей маме.
Если нужно было что-нибудь еще, чтобы сделать счастье Гарри полным, так это реакция Малфоя, Краббе и Гойла. Он увидел их в библиотеке чуть позже полудня, склонившихся друг к другу головами, они были с худосочным пареньком, которого, прошептала Гермиона, звали Теодор Нотт. Они обернулись к Гарри, когда тот обозревал полки в поисках книги, нужной ему для Частичных Исчезновений: Гойл угрожающе защелкал суставами пальцев, а Малфой зашептал Краббе что-то несомненно злобное. Гарри прекрасно знал, почему они поступают именно так, и не иначе: он назвал имена их отцов, как Упивающихся Смертью.
— И лучше всего то, — весело прошептала Гермиона, когда те покинули библиотеку. — Что они не могут возразить тебе, потому что не могут сознаться в том, что читали статью!
Кроме того, за обедом Луна сказала ему, что ни один выпуск «Каламбурщика» еще не расходился так быстро.
— Папа печатает еще один тираж! — ее глаза взволнованно выпучились. — Он не может поверить, говорит, люди, кажется, больше интересуются этим, а не Мяторогими Храпунчиками!
Этим вечером в Гриффиндорской гостиной Гарри был героем. Со всей дерзостью, на какую были способны, Фрэд и Джордж, наложили Увеличивающие Чары на обложку «Каламбурщика», и повесили ее на стену, так что огромное лицо Гарри глядело поверх записок, периодически произнося вслух грохочущим голосом: В МИНИСТЕРСТВЕ ДЕБИЛЫ и ЖРИ ГАВНО, УМБРИДЖ. Гермиона не нашла это забавным — сосредоточенно возражала, и в итоге, закончилось тем, что в крайнем раздражении, она отправилась спать. Гарри согласился, что спустя пару часов постер уже не казался таким забавным, как в начале, особенно когда наложенные чары стали рассеиваться, и тот начал выкрикивать все более визгливым голосом какие-то несвязанные реплики, типа ГАВНО и УМБРИДЖ с учащающимися интервалами. На самом деле, от этого у Гарри разболелась голова, а шрам снова начало неприятно покалывать. Разочарованные стоны вырвались из груди студентов, окруживших его плотным кольцом, и уже энное количество раз просящих его оживить в памяти интервью, когда он объявил, что ему просто необходимо сегодня выспаться.