Рон разразился проклятьями в адрес Мариетты Эджком, а Гарри вздохнул с облегчением. Теперь от него требовалось лишь метать сердитые взгляды, кивать и в паузы вставлять реплики вроде: «Вот-вот!» или «Именно так!», что нисколько не мешало ему предаваться куда более безотрадным мыслям об увиденном в Архивариуме.
Увиденное болезненно бередило ему душу. Он так безотчетно верил в то, что его родители были замечательными людьми, что с легкостью отвергал нападки Снэйпа по поводу личности своего отца, тем более что и Хагрид, и Сириус неустанно твердили ему, каким безупречным человеком был Джеймс (
Гарри пытался отыскать доводы в пользу того, что Снэйп сам виноват в своих злоключениях, но разве он не слышал, как Лили спросила: «Чем он тебе не угодил?», а Джеймс ответил: «Самим фактом своего существования, если ты понимаешь, о чем я…»? Разве Джеймс не устроил это представление из-за того только, что Сириус заскучал? В памяти Гарри вдруг всплыли слова Люпина, как-то сказанные им в особняке на Площади Лихогнилль о том, что Дамблдор назначил его префектом в надежде, что он сможет обуздать Джеймса с Сириусом. Однако если судить по тому, что Гарри увидел в Архивариуме, Люпин просто безучастно сидел, позволяя всему этому случиться…
Гарри не уставал напоминать себе, что Лили, вступившись за Снэйпа, поступила благородно, и все же то, с каким выражением лица она выговаривала Джеймсу, тревожило его ничуть не меньше, чем все остальное. Джеймс, несомненно, был ей противен, и Гарри не мог взять в толк, каким образом их в итоге угораздило пожениться. Пару раз ему в голову закрадывалась шальная мысль: а не принудил ли ее Джеймс к браку?
В течение почти что пяти лет думы об отце вдохновляли его и придавали ему силы. Когда Гарри слышал от других, что он – копия Джеймса, его душу наполняла гордость. А теперь… от любой мысли об отце ему становилось зябко и тошно.
Каникулы шли своим чередом, за стенами замка стало больше солнца и тепла, хотя и добавилось ветреных дней, однако Гарри, как и все остальные ученики пятого и седьмого годов обучения, безвылазно сидел в замке, непрерывно курсируя между гостиной и библиотекой.
Гарри объяснял свое дурное настроение грядущими экзаменами, а поскольку его товарищи-Гриффиндорцы и сами до смерти устали от постоянной зубрежки, то в искренности его доводов никто не сомневался.
- Гарри, я с тобой разговариваю, ты что, меня не слышишь?
- А?
Он поднял голову. К его столу в библиотеке, где он сидел в полном одиночестве, подошла Джинни Уизли с разлохматившимися на ветру волосами. День был воскресный, а время позднее. Гермиона уже удалилась в Гриффиндорскую башню повторять материал по древним рунам, а Рон еще не вернулся с тренировки по квиддичу.
- А, привет, - поздоровался Гарри и придвинул учебники ближе к себе. – Ты же должна быть на тренировке!
- Тренировка закончилась, - сказала Джинни. – Рону пришлось доставить Джека Слоупера в больничное крыло.
- Почему?
- Трудно сказать точно, но мы
Джинни водрузила на стол коробку в коричневой оберточной бумаге, на которой были заметны следы вскрытия и повторной весьма небрежной упаковки. На посылке имелась надпись, сделанная красными чернилами: «Досмотрено и одобрено Верховным Ревизором Хогвартса».
- Это пасхальные яйца, - сказала Джинни. – Тут и для тебя есть… держи…
Она протянула ему нарядное шоколадное яйцо, украшенное крошечными снитчами из сахарной глазури, а внутри, если верить надписи на упаковке, был пакетик свистящей шипучки. Пару мгновений Гарри смотрел на яйцо, а потом вдруг в совершенном смятении ощутил, как к горлу подступает комок.
- Что с тобой, Гарри? – тихо спросила Джинни.
- Порядок, - внезапно охрипшим голосом ответил Гарри. Комок в горле заставил его сердце больно сжаться. Он не понимал, как так получилось, что простое пасхальное яйцо возымело над ним такое действие.
- Последнее время ты выглядишь очень подавленным, - не унималась Джинни. – Послушай, я думаю, что если бы ты просто поговорил с Чо…
- Мне вовсе не с Чо нужно поговорить, - тотчас перебил ее Гарри.
- Тогда с кем? – продолжала настаивать Джинни.
- Мне…