Гарри Поттер и Принц-полукровка

— Пожалуйста, закрой дверь и садись, Гарри, — устало сказал Думбльдор.

Тот занял своё обычное место у письменного стола, где уже стоял дубльдум и два крошечных хрустальных флакона с клубящимися воспоминаниями.

— Профессор Трелони так и не смирилась с Фиренце? — спросил Гарри.

— Нет, — ответил Думбльдор. — Прорицание доставляет куда больше хлопот, чем я мог предвидеть; мне-то ведь не довелось изучать этот предмет. Просить Фиренце вернуться в лес нельзя, он там считается отщепенцем; просить уйти Сибиллу Трелони тоже недопустимо. Между нами говоря, она не имеет ни малейшего представления, какие опасности подстерегают её за пределами замка. Видишь ли, Сибилла не знает — и было бы крайне неблагоразумно её просвещать, — что пророчество о тебе и Вольдеморте сделано ею. — Думбльдор глубоко вздохнул, а потом произнёс: — Однако не забивай себе голову моими служебными неурядицами. Нам предстоит обсудить куда более насущные вопросы. Во-первых — удалось ли тебе выполнить то, о чём я попросил в конце прошлого занятия?

— Ой, — вырвалось у Гарри. Из-за курсов аппарирования, квидиша, отравления Рона, собственного треснутого черепа и попыток выяснить, что затевает Малфой, он почти забыл о задании Думбльдора... — Понимаете, сэр, я спрашивал у профессора Дивангарда после урока зельеделия, но он не захотел ничего рассказывать...

Повисла небольшая пауза.

— Ясно, — чуть погодя промолвил Думбльдор. Он взглянул поверх очков-полумесяцев, отчего Гарри, как обычно, почудилось, будто его просвечивают рентгеном. — И теперь ты считаешь, что сделал всё возможное? Употребил все свои недюжинные способности? Исчерпал до дна все мыслимые хитрости?

— Понимаете. — Гарри замялся, не зная, что и сказать. Единственная попытка раздобыть воспоминание неожиданно показалась ему постыдно жалкой. — Когда Рон по ошибке проглотил любовное зелье, я повёл его к профессору Дивангарду. Я думал, что, может, если он будет в хорошем настроении...

— Получилось? — спросил Думбльдор.

— Эмм... нет, сэр, Рон выпил яд...

— ...и тебе, естественно, стало не до воспоминания. Ничего другого я и не ожидал: действительно, твой лучший друг был в опасности. Но, когда выяснилось, что мистер Уизли поправится, я рассчитывал, что ты вернёшься к выполнению задания. Мне казалось, я доходчиво объяснил, насколько это важно; сделал всё, что в моих силах, дабы ты понял: на этом воспоминании зиждется всё, без него мы лишь напрасно потеряем время.

Жгучий стыд пополз от макушки Гарри по всему телу. Думбльдор не повышал голоса, в его словах не слышалось гнева, но лучше бы он кричал; трудно представить нечто хуже этого холодного разочарования.

— Сэр, — с отчаянием проговорил Гарри, — это не потому, что я не старался, просто у меня были другие... другие...

— Вещи на уме, — закончил за него Думбльдор. — Понимаю.

Снова повисло до крайности неловкое молчание, какого ещё не бывало между ними; оно длилось и длилось, нарушаемое только тихим посапыванием Армандо Диппета, чей портрет висел у Думбльдора над головой. Гарри казалось, что с прихода сюда он сам как-то уменьшился, сел, точно свитер.

Он почувствовал, что уже не в силах это переносить, и выдавил:

— Профессор Думбльдор, мне очень, очень жаль. Мне следовало сделать больше... понять, что вы бы не просили, если б это не было настолько важно.

— Спасибо, что ты так говоришь, Гарри, — тихо ответил Думбльдор. — Стало быть, я могу надеяться, что с сегодняшнего дня это дело станет для тебя главным? Без воспоминания Дивангарда наши уроки лишены смысла.

— Я обещаю, сэр, что его добуду, — серьёзно сказал Гарри.

— Тогда забудем пока об этом, — смягчившись, произнёс Думбльдор, — и вернёмся к нашей истории. Ты помнишь, на чём мы остановились?

— Да, сэр, — не раздумывая, ответил Гарри. — Вольдеморт убил отца и бабушку с дедушкой и подставил своего дядю Морфина. Потом вернулся в «Хогварц» и стал узнавать... у профессора Дивангарда об окаянтах, — смущённо промямлил он.

— Очень хорошо, — похвалил Думбльдор. — Надеюсь, ты помнишь, как я сказал в самом начале занятий, что нам предстоит пуститься в дебри самых смелых догадок?

— Да, сэр.

— Думаю, ты согласишься, что до сих пор мы видели вполне достоверные подтверждения моих умозаключений о жизни Вольдеморта до семнадцати лет?

Гарри кивнул.

— Отныне же, — продолжал Думбльдор, — всё становится намного туманнее. Если найти свидетельства о мальчике Реддле было трудно, то разыскать людей, готовых делиться воспоминаниями о взрослом Вольдеморте, оказалось почти невозможно. Сомневаюсь, что хоть одной живой душе, кроме него самого, доподлинно известны подробности его жизни после «Хогварца». Но у меня есть два последних воспоминания, которые мне бы хотелось с тобой обсудить. — Думбльдор показал на хрустальные флакончики, которые посверкивали рядом с дубльдумом. — С радостью выслушаю твоё мнение о том, насколько верными кажутся тебе мои выводы.

Думбльдор так высоко ценит его мнение? Гарри ещё больше устыдился, что не сумел раздобыть воспоминание об окаянтах, и виновато заёрзал. Думбльдор тем временем изучал на свет содержимое первого флакона.