Гарри Поттер и Реликвии Смерти

— Да… — шептал голос. — Дааа… Держу тебя… Держу тебя…

— Accio… Accio палочка…

Ничего не произошло, и он попытался сбросить змею руками, но та обвилась вокруг его тела, не давая дышать, с силой прижимая к груди крестраж — ледяной круг, в котором билась жизнь, в дюйме от его лихорадящегося сердца. Его разум накрыло волной холодного белого света, изгнавшей все мысли. Его собственное дыхание растворилось в далёких шагах, всё завертелось…

Металлическое сердце билось вне его груди, и теперь он летел, летел, торжествуя, не нуждаясь в метле или фестрале… Внезапно он очнулся в дурно пахнущей темноте — Нагини отпустила его. Он вскочил и увидел змею, очерченную пробившимся светом. Она бросилась вперёд, и Гермиона с воплем отпрыгнула в сторону; её проклятие отклонилось и ударило в занавешенное окно, разбив его.

Морозный воздух ворвался в комнату. Гарри пригнулся, уклоняясь от дождя осколков, и его нога поскользнулась на чём-то, похожем на карандаш… Его палочка… Он нагнулся и подхватил её, но теперь комната была полностью заполнена змеёй, бьющей хвостом во все стороны. Гермиону не было видно, и Гарри подумал, что случилось худшее. Но вот раздался громкий звук удара, показалась вспышка красного света. Змея взлетела в воздух и сильно саданула Гарри по лицу. Гарри поднял палочку, но, едва он это сделал, его шрам опалило болью сильнее, чем за все эти годы.

— Он приближается! Гермиона! Он приближается!

Когда он закричал, змея упала, дико зашипев.

Вокруг царил хаос: сломанные настенные полки, осколки фарфора, разлетевшиеся повсюду. Гарри перепрыгнул через кровать и схватил тёмную фигуру, которая, он знал, была Гермионой… Она закричала от боли, когда он толкнул её обратно за кровать. Змея собиралась напасть снова, но Гарри чувствовал, что приближается кое-кто похуже, чем змея, может быть, он даже уже у ворот: его голова раскалывалась от боли в шраме… Змея дёрнулась, когда он прыгал, таща за собой Гермиону. Как только змея бросилась вперёд, Гермиона крикнула: «Confringo!», и её заклинание пронеслось по комнате, взорвав зеркало в гардеробе и срикошетив обратно к ним, так и летая от пола к потолку. Гарри почувствовал, как жар опалил тыльную сторону его ладони. Он порезал щеку осколком стекла, когда, толкая перед собой Гермиону, перепрыгивал с кровати на сломанный туалетный столик, а затем прямо из разбитого окна прыгнул в никуда. Её крик прорезал ночь, они закружились в воздухе… А затем его шрам взорвался. И он стал Волдемортом. Он пробежал по зловонной спальне, его длинные белые руки ухватились за подоконник. Когда он мельком увидел, как лысый мужчина и маленькая женщина кружатся и исчезают, то издал яростный крик, крик, который смешался с криком девушки и эхом пролетел через тёмные сады, над церковными колоколами, звонящими в Рождество… И его крик стала криком Гарри, и его боль стала болью Гарри… как это могло случиться здесь, где уже случалось раньше… здесь, в пределах видимости этого дома, где он так близко подошёл к знанию, что такое — умереть… умереть… боль была так ужасна… она разрывала его тело… Но если у него нет тела, то почему голова так жутко болит? Если он умер, то почему ощущает такой невыносимый холод? Боль не прекращалась со смертью, не проходила… Ночь была мокрой и ветреной; двое детей, одетых как тыквы, перевалили через площадь, прошли мимо витрин магазина, на которых были приклеены бумажные пауки — все эти безвкусные маггловские штучки, в которые они не верили… И он скользил над этим всем, чувствуя себя исключительно сильным, могущественным, правым, как он всегда чувствовал в таких ситуациях… Не гнев… это для слабаков, не для него… Но торжество, да… Он жаждал этого, уповал…

— Классный костюм, мистер!