Гарри Поттер и Тайный грех

Юноша обхватил сильные плечи своего друга, скользя животом по его спине.

— Держишься?

Вместо ответа Гарри поцеловал его в плечо.

— Держись, мой хороший, — пробормотал Северус, разворачиваясь со своей ношей к берегу. — Еще одна игра... Большой кит... везет маленького, — слегка задыхаясь, сказал он. Ему пришлось плыть брассом, и Гарри, прильнувший к его спине, ощущал каждое движение большого сильного тела своего спасителя. Страх исчез, и юношу вдруг охватил настоящий восторг — он никогда не переживал подобного.

— Ты самый лучший в мире кит! — воскликнул он. — Самый мой любимый кит! — выкрикнул он и тут же пристыженно замолчал, уткнувшись подбородком в спину «кита»: может, так ведут себя в десять лет, а ему вот-вот стукнет восемнадцать. Северус вдруг замедлил движение и с улыбкой оглянулся на свою ношу.

— Ногами шевелите, мистер Поттер.

— Вам тяжело? — испугался Гарри.

— М-м... вы — это приятная тяжесть, — сказал Северус. — Но мы почти не двигаемся, вы не находите?

Гарри энергично забил ногами по воде.

— Мистер Поттер, я отправлю вас в бассейн. Насильно. Вместо ночных дежурств... Кстати, вы помните, что со вторника...

— Помню, конечно, — Гарри отпустил плечи Северуса и сполз вниз, прижимаясь щекой к спине и крепко обнимая грудь «большого кита».

— Уже... немного осталось, — тяжело дыша, сказал «кит».

Юноша с сожалением смотрел на быстро приближающийся берег. Гермиона расстелила на песке плед и загорала, выставив в небо острые коленки.

— Северус, — он с трудом заставил себя отлепиться от надежной спины своего спасителя. — Спасибо, вы такой... — Гарри нащупал ногами песчаное дно.

— А вознаграждение? — поднял бровь спасатель.

— Какое, мистер кит? — лукаво спросил юноша.

— Такое, — спасатель со вкусом поцеловал его посиневшие от холода губы. — О, нет, — нахмурился он. — Вознаграждение подождет. Вы окоченели, мистер Поттер.

Через минуту мелко стучащий зубами Гарри сидел рядом с Гермионой, завернутый в большое махровое полотенце. Не обращая внимания на девушку, Северус энергично растирал плечи своего юного друга, потом руки, и, наконец, перебрался к ногам.

— Вы оба странные, — задумчиво сказала Гермиона, глядя на ловкие руки умельца-массажиста.

— Странные? — переспросил мистер Снейп. — И в чем это выражается?

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Мне так кажется.

— Наши странности никому не вредят, мисс Грейнджер, в отличие от ВАШИХ, — несколько ядовито заметил он.

— Что вы этим хотите сказать? — прищурилась Гермиона.

— Вы осуждаете Драко Малфоя, — начал Северус. — Вы едва не выцарапали мне глаза только за то, что я случайно оказался его крестным, — сказал он, растирая ноги озябшего друга. — Поймите одну вещь, мисс, я не меньше вашего осуждаю его поступок, я обвиняю самого себя, потому что, боюсь, мало времени уделял этому негоднику... Скажу вам честно, для меня это был большой удар, — мрачно сказал он, продолжая поглаживать ноги Гарри. Тот замер, слегка вздрагивая от холода и неотрывно глядя на своего друга.

— Более отвратительной вещи, чем насилие, я не могу себе представить, — Северус устремил на Гермиону странный задумчивый взгляд. В ярком солнечном свете Гарри отчетливо видел тонкие усталые морщинки вокруг его глаз, опять карих на солнце. Мокрые волосы прилипли ко лбу, легли блестящими иссиня-черными змеями на плечи и спину. Юноша с огорчением заметил на плечах друга красные следы — там, где он вцепился пальцами, пока Северус буксировал его к берегу. Вдобавок ко всему, на щеке отважного спасателя красовалась довольно заметная царапина — след буйства Гермионы.

Мистер Снейп не сводил взгляда с девушки. Та проковыряла в песке дырочку, сунула туда какую-то палку и старательно присыпала торчащий саженец песком.

— Знаете, что самое страшное для человека, мисс? Утратить свободу. Но одно дело, когда человек расстается с ней осознанно, оставаясь независимым внутри, и совсем другое дело, когда он даже не понимает степень своей несвободы, становится рабом и превращает в ад свою жизнь и жизнь своих близких...

— Зачем вы это мне говорите? Какое отношение свобода имеет к насилию? К тому, что сделал ваш любимый крестник? — насмешливо спросила Гермиона, ковыряя фаллическим символом песок.

— Самое непосредственное, — спокойно сказал Северус, неотрывно глядя в ее глаза цвета летнего меда. — Насилие — это посягательство на чужую свободу. Превратить человека в инструмент для удовлетворения своих желаний — значит покуситься на его суверенную свободу, сломать, согнуть, изменить, подчинить себе его тело и душу. Это преступление, мисс. Общество осуждает насилие, когда оно проявляется физически, когда налицо следы жестокого обладания, расправы... Но за изнасилование души не судят, не так ли?

— Почему вы на меня так смотрите? — не выдержала Гермиона. — К чему вы клоните, Северус?