Гарри Поттер: возвращение ушедших (СИ)

Северус взглянул на часы на левом запястье. В ближайших планах было трансгрессировать к лагерю анимагов и, укрывшись в кроне высокой сосны, убедиться в том, что Кира в относительной безопасности, а защитный купол над поселением и сигнальные чары, настроенные реагировать на проникновение темной магии, сохранны. Он и корил себя за подростковую робость: чем тайно наблюдать, не лучше ли было явиться открыто? И позволял себе быть таким, как есть — несовершенным… Принятие себя — залог успеха. Ему потребовалось много времени, чтобы это понять.

— Я отлучусь ненадолго, — нейтрально-деловым тоном ответил он Гарольду. — А когда вернусь, обсудим план взаимодействия и, быть может, начнем.

*

Визит в туманный вечер шотландского леса оказался опьяняюще приятным. Наблюдатель застал Киру у окна, задумчиво водящей тонким пальцем по запотевшему стеклу, а приглядевшись, понял, что она пишет его имя.

Хлопок аппарации за спиной заставил волчицу вздрогнуть и обернуться.

«Ты звала меня?» — его ментальный голос, такой же глубокий и завораживающий, как и физический, прозвучал на краю ее мыслей.

— Северус! — тихо воскликнула Кира вслух. — Как ты?..

Стремительно приблизился. От решительных, но мягких объятий перехватило дух. А уже в следующее мгновение волчица ощутила прикосновение его губ и без колебаний доверилась нахлынувшим чувствам. На этот раз она не замерла в экстазе. Прижалась всем телом и ощутила волну пронзительной неги, охватившей ее от близости к тому, кого давно назвала любимым и единственным. Инстинктивно погладила его по плечу, провела теплой ладонью по шее и зарылась пальцами в волосы на затылке. Кира отвечала и в поцелуе, неумело, но искренне, подчиняясь пульсирующему притяжению, усиливавшемуся от каждого нового прикосновения. Он ласкал языком ее губы, заставляя трепетать и прижиматься сильнее. Потом проник глубже, коснулся неба, языка. Казалось, реальность плывет и растворяется в нежности и наслаждении.

Влечение, страстная истома, переполнявшие тело, требовали большего. Чувствуя, что рискует утратить остатки самоконтроля, Северус волевым усилием оторвался от девичьих губ. Потершись носом и щекой об ее мягкую гладкую щеку, прижался виском к виску.

— Я пришел узнать, как у тебя дела, — хриплым полушепотом сказал он.

«Нет, больше ты не введешь меня в ступор противоречивостью своих действий и слов!» — ощущая себя счастливой и решительной, подумала Кира, потянулась к его уху и, почти коснувшись губами, прошелестела:

— Было все хорошо… А теперь стало… волшебно, — не тая восхищенной улыбки, она, немного отстранившись, посмотрела в его глаза, не такие ясные, как обычно, словно затуманенные. Но они излучали столько тепла, что казалось, согревали лучше огня в камине.

Северус в свою очередь тоже изучал ее взгляд. Взгляд влюбленной, счастливой женщины. Такого взгляда он никогда раньше не видел. Страсть, восторг, вожделение замечать в женских глазах доводилось, но не доверчивую нежность искренней любви. И Северус понимал, что уже утонул в этих мерцающих синих омутах, подернутых поволокой. Утонул, но не умер, нет. Напротив, никогда раньше он не чувствовал себя настолько живым.

Некоторое время одного неразрывного зрительного контакта было достаточно для ощущения полной гармонии. Но потом его посетила мысль, что настал момент сказать о своих чувствах. И сразу показалось, что Кира ждет от него этих слов, которые он почему-то не мог произнести, словно онемел. Гармония начала рассыпаться, оставляя на месте себя растущее напряжение. «А думал, что научился свободно обращаться с женщинами… Конечно, с девицами из ночных клубов ты — сама уверенность, а что сейчас? — мысль начала метаться от грустной самоиронии к сарказму. От сарказма к попыткам анализа: — Почему губы, язык отказываются произнести слова любви той, которую только что целовали? Скажи же: «Я люблю тебя!» — ведь это правда… И чувства взаимны…» — подумал он и погасил в зародыше сомнения. Решил не давать им волю. Советчиками они всегда были плохими. Вспыхнуло и начало постепенно оформляться пока еще смутное объяснение собственного молчания: «Как бросить слова о самом сокровенном в этот коварный, жестокий мир? Не прозвучат ли они в нем фальшиво?»

— Я люблю тебя, Северус! — всколыхнул тишину чистый, чуть звенящий голос Киры. В нем было что-то от песни родника. И ни одной фальшивой ноты…

— Я люблю тебя, Кира, — тихим эхом отозвался он, даже не поняв, что сказал это не вслух. Да и как было догадаться, когда она с радостным вздохом обвила руками его шею, прижавшись щекой к щеке.

А волчица первозданным женским чутьем поняла — говорить в голос ему сейчас тяжело и, не допытываясь о причинах, решила довольствоваться ментальным признанием. Сердце подсказывало ей, что эти безмолвные слова искреннее и ценнее любых других, даже если б те были выкрикнуты посреди многолюдной площади.

*