Гарторикс. Перенос

Эштон нагнал его уже у самого бортика.

– Эта фишка с глазами, – сказал он, чувствуя, что сердце всё еще колотится в горле. – Она у тебя с Земли?

– Да, – кивнул Сорок первый. – Как и твое ощущение, что ты на голову выше любого, кто с тобой разговаривает.

– Детская амблиопия? – спросил Эштон, игнорируя последнее замечание. – Сыну ставили этот диагноз в два года. Потом… всё удалось исправить.

– Значит, он вырос с какой-то другой привычкой, – равнодушно сказал Сорок первый, и Эштону на мгновение почудилось, что там, на Земле, где его больше не будет, Ави уже почти девять, и Мия каждое утро придумывает новый план, чтобы вовремя выдернуть его из кровати и усадить за уроки.

– Но ведь это же тоже не ты, – произнес Эштон, не вполне понимая, к кому он сейчас обращается. – А всего лишь твое тело.

– Точно, – ухмыльнулся Сорок первый. – Жаль, что на Земле это было не так очевидно.

Через несколько дней против чемпиона появилась наконец достойная ставка, и Ангар стал готовиться к выезду. На большой тренировочной арене шли бои между драками разных бараков. Мастер Сейтсе внимательно наблюдал, отбирая лучших и снимая баллы с остальных. Перед выездом он всегда зверствовал больше обычного.

Впрочем, на Сорок первого эти зверства не распространялись. Ставка против чемпиона Ангара была окончательной: противник заранее передавал в Банк Памяти полную сумму в койнах, а Ангар D13 объявлял количество баллов у своего чемпиона и гарантировал, что к моменту выхода на Арену их будет столько же – ни больше, ни меньше. На практике это означало, что за несколько дней до выезда никто, даже мастер Сейтсе, не мог снять с Сорок первого баллы, что бы тот ни вытворял.

В другое время Сорок первый непременно бы этим воспользовался, но сейчас ему было не до шалостей. Он усиленно тренировал Эштона, гоняя его по всей территории. Под вечер Эштон выбивался из сил до такой степени, что, возвращаясь в барак, засыпал моментально, едва только удавалось лечь.

Всё это не укрылось от внимания Восемнадцатого. Его тоже отобрали для выезда: у него было 863 балла, так что при хорошем раскладе он мог стать следующим чемпионом Ангара, заняв место Сорок первого на вершине пищевой цепочки. Эштон со своими свежеполученными навыками и знаниями не просто раздражал его – он был потенциальным соперником, и его следовало нейтрализовать.

Сорок первый, от которого ничто в Ангаре не могло укрыться, сказал об этом Эштону, когда они возвращались от продовольственных складов, дожевывая хрусткие фрукты.

– Расслабься, – фыркнул Эштон, передразнивая своего учителя. – Не станет же он рисковать баллами только ради того, чтобы порвать молодого.

– Вряд ли сейчас с него снимут за это баллы, – заметил Сорок первый. – Мастер Сейтсе уже заявил бойцов. А завтра вечером бараки будут кормить.

– Ну и что?

– Ты же мог его убить, – напомнил ему Сорок первый. – Тогда, во время кормления.

– Но не убил же!

– Но мог. Этого он никогда не забудет.

Тем же вечером, когда усталые драки толпой входили в барак, кто-то толкнул Эштона в спину – и он едва не напоролся грудиной на подставленную будто бы невзначай острую фиолетовую шпору. В самый последний момент, уже падая вперед, ему удалось развернуться, и шпора чиркнула по плечу, мгновенно скрывшись среди разноцветных хвостов и гребней.

– Так не пойдет, – озабоченно сказал Сорок первый, глядя, как Эштон заливает царапину зеленоватой слюной. – Он нам всё испортит.

– С чего ты решил, что это Восемнадцатый? – буркнул Эштон, отнимая язык от ранки. – В толпе всегда кто-то кого-то царапает.

– Как только меня не будет, он тут же тебя сожрет, – пробормотал Сорок первый себе под нос. – И хорошо еще, если при тебе не будет контейнера – иначе вся схема полетит к чертям…

Он замолчал, что-то соображая. Эштон по опыту знал, что расспрашивать его дальше было бесполезно, поэтому просто свернулся на подстилке – и тут же уснул, чувствуя под боком привычное тепло чужого тела.

На следующий день отобранных для чемпионского выезда драков должны были перевести в специальный барак. Мастер Сейтсе распорядился кормить бойцов отдельно, чтобы их не порвали случайно в общей сваре.

Около полудня снаружи раздался гулкий металлический звон: кто-то из надсмотрщиков пару раз хлестнул цепью по дверям барака. Это был сигнал отойти к противоположной стене. Все, кто не успевал, получали электрокнутом по морде, как только двери открывались.

Попятившись, чтобы отойти подальше от створок, за которыми уже гремел железный засов, Эштон вдруг почувствовал, как снизу ему в подбрюшье, проткнув верхний слой чешуи, уперлось что-то острое, и тихий голос прошелестел над самым ухом:

– Два шага вперед, или будешь собирать свои кишки с пола.

Эштон замер. Скосив глаз, он увидел оскаленную пасть Восемнадцатого с вываленным раздвоенным языком, и почувствовал, как шпора всё глубже входит под чешую.

– Пошел, – чуть слышно приказал Восемнадцатый, и Эштон осторожно шагнул вперед.

В тот же миг за спиной у него мелькнула тень, раздался шлепок – и следом звук, который ни с чем нельзя было перепутать: сухой тошнотворный треск вспоротой шкуры.