Гарторикс. Перенос

Тридцать шестой замолчал, подергивая хвостовой пикой, как кошка, которую испугали.

А ведь Сорок первый даже не ответил на обвинение – как будто это и не требовало ответа, – вдруг понял Эштон.

– Ты что, подставился под его шпору? – не веря себе, прошептал он. – Сам?

Сорок первый фыркнул, и капельки зеленоватой слюны брызнули Эштону в морду.

– А ты думал, этот олух способен воткнуть в меня шпору, да еще и сломать ее в ране? – презрительно бросил он. – Зато теперь он будет гораздо осторожнее – во всяком случае, пока снова не наберет свои 800 баллов. Хотя вряд ли Сейтсе ему позволит.

Сверху раздался утробный клекот, и драки заволновались, вытягивая шеи. Сорок первый поднялся и осторожно перенес вес на раненую ногу.

– Черт, смола хондра бы сейчас пригодилась, – вздохнул он, сгибая и разгибая колено. – Прыгай повыше – отхватишь мне там, что пожирнее.

Утро следующего дня началось со скрежета металла и криков надсмотрщиков. Рабочие драки, выбиваясь из сил, выкатывали к воротам гиросферы и загружали продовольствием: чемпионский выезд был самым длинным и многолюдным. К полудню, когда клетки с птицами и ящики с продовольствием для надсмотрщиков заполнили бо́льшую часть грузовых гиросфер, драков, отобранных для выезда, вывели из барака размяться.

Посреди тренировочной арены всё еще висел на цепях Восемнадцатый. Его опавшее тело в лохмотьях содранной чешуйчатой кожи напоминало плохо освежеванную тушу огромной птицы. Эштон учуял запах кровавого мяса и с трудом подавил желание вцепиться зубами в теплый, слегка подрагивающий пурпурный бок.

– Сто двадцать пятый!

Окрик Халида вернул Эштона к реальности. Выездные драки уже выбирались с арены, с разбегу запрыгивая на стену. Сорок первый почти не хромал, рана на ноге затянулась. Видно, в суете сборов ему удалось-таки раздобыть немного смолы хондра.

Из Ангара выехали ближе к закату, к воротам Арены подъехали уже затемно. Майло быстро обнюхал Сорок первого, выстреливая в воздух раздвоенным языком, и отошел в сторону. Бригены-охранники расступились, и драки во главе с мастером Сейтсе двинулись в тоннель под горой.

От темных камней веяло влажной прохладой. Скальный массив, изрезанный длинными ходами и колодцами, остывал, выпуская дневное тепло, как воздух из легких. Эштон невольно вспомнил стерильный коридор, ведущий в комнату с пластиковой капсулой Переноса, и поежился, ощутив тот же холод неизбежного одиночества. Сделав несколько быстрых шагов, он ткнулся мордой в зеленый чешуйчатый круп.

– Мы же увидимся? – тихонько спросил он. – Потом, после?

– Если тебя не убьют до получения токена, – послышался в полумраке издевательский голос Сорок первого. – Только не вздумай меня искать. Я тебя сам найду.

– Как я тебя узнаю? – спросил Эштон, вдруг осознав, что за пределами Ангара никто из них уже не будет равен себе. – Ты же сможешь купить любую другую тушку.

– Спросишь, как меня зовут, – фыркнул Сорок первый. – Посмотришь, что я отвечу. Теперь просек, зачем тут нужны имена с Земли?

– Ты не сказал мне свое.

Сорок первый обернулся, блеснув в темноте ярко-зеленым глазом.

– Всему свое время, – весело бросил он, прибавляя шаг.

Бои начались на следующий день, как только белое солнце поднялось над горизонтом достаточно, чтобы заглянуть в заполненную разодетыми зрителями чашу Арены.

На этот раз Эштону удалось внимательно рассмотреть Триаду. Трое бригенов с морщинистыми шеями, лениво прикрыв янтарные глаза, покачивали тяжелыми рогами в такт выкрикам распорядителя в синем шелковистом балахоне. Их руки от запястий до плеч украшали браслеты со сверкающими разноцветными камнями; кое-где меж браслетами проглядывала бледно-голубая дряблая кожа. Все трое были глубокими стариками.

Вернувшись в загон, Эштон хотел спросить Сорок первого, что будет, когда кто-то из них умрет, но распорядитель объявил первый бой, и ложи взревели, приветствуя представителя свободных жителей Города.

В этот выезд драки Ангара D13 выступали на редкость удачно. Особенно старался Тридцать шестой: он порвал обоих выставленных против него бойцов, не получив ни царапины, и заработал почти 50 баллов – больше, чем за весь год в Ангаре.

Сорок первого отвели в отдельный загон напротив балкона Триады, чтобы все, кто был в ложах, могли хорошенько рассмотреть чемпиона. Бо́льшую часть времени он лежал, со скучающим видом глядя, как его соратники по Ангару спасают себе жизнь, убивая тушки соперников, и время от времени зевал, вытягивая длинный мускулистый хвост и демонстрируя зубастую пасть. Нога его больше не беспокоила – во всяком случае, опирался он на нее уверенно, встряхивая волнами свои роскошные ярко-зеленые гребни.

В колодце Сорок первого тоже держали отдельно – в большой клетке возле водяного деревца, так что даже ночью, когда все засыпали, поговорить с ним не удавалось. Через несколько дней Эштон поймал себя на том, что скучает по ехидному голосу и теплому шершавому боку, который непостижимым образом вызывал в памяти горячее тело Мии, прижимавшееся к нему под одеялом.