Гарторикс. Перенос

О Городе Сорок первый знал не так много, как о надсмотрщиках и продовольственных складах, но всё равно больше любого драка в Ангаре. Город находился под огромным силовым куполом, от которого работали гиросферы, электрокнуты, сканеры и всё, что требовало энергии. Купол называли Горизонтом; ближе к Периферии он существенно ослабевал, так что бо́льшая часть приборов и мощные гиросферы там попросту отключались.

– Чипы в тушках требуют меньше энергии, но тоже зависят от Горизонта, – предупредил Эштона Сорок первый. – Пока ты внутри, с активированным чипом можно прыгать из тушки в тушку, даже когда в одной из них тебя убивают. Как только ты вышел за Горизонт, у тебя одна тушка – и одна жизнь.

От вопросов о том, кто и как создал Горизонт и почему на Гарториксе нет никакой энергии, кроме как под куполом, Сорок первый с раздражением отмахивался, считая это бессмысленной философией. Пару раз он, впрочем, обмолвился, что Горизонт запитан от Источника – и создали его, конечно, Первые, потому что никому другому Горизонт тут даром не нужен: птицы, звери и даже дикие бригены Гарторикса прекрасно обходились без гиросфер и электрокнутов, пока не появились люди.

Мысль о том, что где-то за Горизонтом живут дикие бригены, поразила Эштона. Он вспомнил «женщину» с огненными раздвоенными сосками и вязкий мед янтарных глаз, заливающий тренировочную арену. На этих существах не было ни чипов, ни преобразователей, но они умели что-то другое, на что тело Эштона отзывалось, минуя сознание.

– Горизонт влияет на диких, – буркнул Сорок первый, когда Эштон попытался обсудить с ним эти воспоминания. – Путает им мозги. Когда их привозят сюда, они всегда как под кайфом. Поэтому их и используют для тренировок. Если бы они были в ясном сознании, ни Двадцать восьмого, ни тем более тебя уже давно не было бы в живых.

– «Тем более»? – удивился и немного обиделся Эштон.

Уже тогда он был больше, чем Двадцать восьмой, а сейчас – еще и быстрее.

– Ты бы слышал, как ты мурлыкал, – ухмыльнулся Сорок первый, зачерпывая хвостовой пикой хорошую кучу песка и швыряя ее Эштону прямо в глаза. – Тебя и ребенок бы завалил.

– Ну и прикончи меня тогда, – Эштон сморгнул, пытаясь избавиться от попавших в глаза песчинок. – Раз твоя тушка настолько лучше.

В следующее мгновение – он даже не понял, как это произошло, – Сорок первый сбил его с ног и оказался сверху. В горло чуть ниже преобразователя уперлись мощные перепончатые лапы. Если когти выдвинутся на всю длину, успел подумать Эштон, то пробьют сразу обе дыхательные трубки – и всё закончится.

Халид что-то крикнул и, судя по звуку, спрыгнул с бортика арены в песок, но Сорок первый даже не посмотрел в его сторону. Широкая хищная пасть распахнулась прямо над головой у Эштона, обдав металлическим запахом свежей крови.

– Ты дерешься со мной, а не с моей тушкой, – сказал Сорок первый, и в его ярко-зеленых глазах блеснула холодная ярость. – Что ты обо мне знаешь?

Эштон попытался перевернуться, но Сорок первый держал крепко, не давая даже пошевелиться.

– Ты… отлично дерешься, – с трудом прохрипел Эштон.

– Не я, а моя тушка, – желтоватые зубы Сорок первого щелкнули прямо перед носом Эштона. – Что ты знаешь обо мне?

– Ничего! – Эштон почувствовал, как внутри поднимается знакомая с детства, совершенно человеческая обида. – Я даже не знаю твоего настоящего имени.

– Оно тебе не нужно, – холодно произнес Сорок первый. – На Арене дерутся не имена, а сознания.

– Против драка может быть любое сознание!

Обида и злость захлестнули Эштона целиком, и он впервые пожалел, что его тело не может плакать.

– Именно, – перепончатые лапы нажали на горло чуть сильнее, и Эштон подавился собственным голосом. – У каждого из сознаний есть свои привычки, еще с Земли. Они не имеют отношения к тому, что́ могут или не могут их тушки. На Земле у меня не было хвоста и гребней; смотри мимо них. Что ты видишь? Ну?

Сорок первый навалился на него всем своим весом. Эштон захрипел, втягивая в себя воздух пополам с песком. Мир сжался до размеров прозрачного ярко-зеленого глаза, перечеркнутого трещиной зрачка.

– Ты всегда смотришь левым глазом, – вместе с остатками воздуха выдавил Эштон. – Хотя видишь обоими одинаково.

– Молодец, – Сорок первый слегка разжал лапы, позволив сделать Эштону судорожный хриплый вдох. – Это значит, что я по привычке всегда наклоняю голову вправо, сокращая себе левое поле обзора. Особенно в опасные моменты.

Ну и что, пронеслось в голове у Эштона. Как это поможет мне выжить? В следующее мгновение его собственный хвост изогнулся и, сложившись почти пополам, чиркнул гребнями по левой ноге Сорок первого. От неожиданности тот вздрогнул и перенес вес на правую сторону. Этого оказалось достаточно, чтобы тело Эштона вывернулось из-под тяжелой туши и вскочило на ноги, приняв боевую стойку.

– На сегодня, пожалуй, хватит, – пробормотал Халид, нервно оглядываясь и убирая парализатор, который он, оказывается, держал наготове. – Пока кто-нибудь не позвал сюда мастера Сейтсе.

Сорок первый повернулся и легко потрусил к противоположному краю арены.