Гарторикс. Перенос

Камень для тренировки принес Халид. Он был неровным, угловатым и напоминал кусок разбитого строительного блока. Глотать его было больно; несколько раз Эштон подавился, да так, что Сорок первому пришлось силой разжимать ему челюсти и доставать застрявший меж дыхательными трубками обломок когтями.

Если бы дело происходило на Земле, вяло подумал Эштон, смачивая свой тренировочный снаряд зеленой слюной поверх налипших песчинок, Сорок первый, вероятно, был бы неплохим врачом. Может, он им и был – во всяком случае, Эштон не знал никого в Ангаре, кто лучше Сорок первого разбирался в строении и физиологии драков и других тушек, даже бригенских.

Сорок первый знал, что́ вызывает эйфорию и боль, и как единственным легким движением одно можно заменить другим. Он подмечал индивидуальные особенности каждой тушки и мог сразу сказать, кто из новеньких станет хорошим боевым драком, а кого запишут в рабочую силу. От него Эштон узнал о потайных местах собственной тушки, куда можно было спрятать и пронести в Ангар самые разные предметы – от запрещенных деликатесов до оружия. При этом сам Сорок первый никаким оружием не пользовался и вообще относился к нему с легким презрением, считая, что чувство неуязвимости, которое оно дает, притупляет сознание.

– Используй мозги, – твердил он, в очередной раз «убивая» Эштона на малой арене. – Их у тебя никто не отнимет до самой смерти.

После возвращения с Арены искалеченного Семьдесят шестого посадили на цепь в некотором отдалении от привратников, и те с тревогой следили, как сочившийся пурпуром обрубок хвоста драка медленно, но верно заживает, покрываясь уродливой чешуей. Семьдесят шестой был частью ставки Ангара, которая победила, – поэтому мастер Сейтсе не пустил его на корм остальным дракам и готовил теперь в привратники. Но створок у ворот было всего две – и это означало, что одного из нынешних привратников, вероятно, утилизируют.

Во время отлучек мастера Сейтсе Халид, то ли жалевший калек, то ли по какой другой причине, приносил им кое-какие объедки и садился рядом, время от времени рассеянно почесывая их искалеченные морды. Сто шестьдесят пятая тихо мурлыкала, прикрыв глаза. Двести восьмой устало фыркал себе под ноги, поднимая облака пыли. Сам Халид сидел неподвижно, поджав мохнатые ноги и обернув вокруг себя хвост так, что черная кисточка с вплетенными лезвиями лежала у него на коленях. По морде прима разливалось выражение внимательного спокойствия; если бы он был человеком, можно было бы подумать, что Халид медитирует.

Иногда он вздыхал и что-то тихо бормотал себе под нос. Чаще всего это были отдельные слова, никак между собой не связанные. Как-то раз, возвращаясь с малой арены, Эштон услышал, как он несколько раз повторил почти про себя: «Иффи-фэй», – и потом выдохнул: «Совсем уже скоро». Всё это звучало как заклинание из древней книги, смысл которого был утерян за много веков до того, как книга была написана.

В другой раз, замешкавшись у ворот, где несколько калек с Периферии выгружали из пыльных гиросфер клетки с суматошно клекотавшими глоками, Эштон случайно услышал, как Халид, принимая товар у тощего жилистого бригена с хвостом и гребнями драка по всему телу, негромко сказал:

– Хвала Старейшему, – и сунул ему в руку голубоватый прозрачный шарик, внутри которого блеснул клубок перепутанных серебристых нитей.

Бриген не глядя убрал шарик в чехол на поясе и, отвернувшись к клеткам, буркнул:

– Старейший с нами, – но так тихо, что никто, кроме Халида и Эштона, его не услышал.

Эштон не знал, почему этот странный обмен приветствиями между Халидом и тощим бригеном привлек его внимание, но на всякий случай, улучив момент, рассказал о нем Сорок первому. Тот, к удивлению, отнесся к новости очень внимательно.

– Не знал, что Халид из ренегатов, – задумчиво произнес Сорок первый, похлопывая по земле хвостовой пикой, как кошка, следящая за птицей по ту сторону оконного стекла. – Это многое меняет.

– Что именно меняет? – Эштон терпеть не мог, когда Сорок первый принимался говорить сам с собой: в такие моменты он чувствовал себя пятилетним ребенком. – И кто такие ренегаты?

– Секта, – неохотно сказал Сорок первый. – На самом краю Периферии. Помимо прочего, ее последователи отрицают Первых и считают, что до них был некий «старейший», из-за которого тут всё и вышло.

– Что вышло? – спросил Эштон, чувствуя себя идиотом.

– Всё, – Сорок первый обвел взглядом притихший вечерний барак, забитый разноцветными рептилиями. – Номера. Перенос. Бессмертие.

У Эштона подогнулись ноги, и он сел на собственный хвост, оцарапавшись о правую шпору.

– Ты знаешь, как это всё… получилось? – с недоверчивым изумлением спросил он.

– Разумеется, – Сорок первый мельком взглянул на него и отвернулся, снова погрузившись в раздумья.

– Но это же один из главных вопросов науки о Гарториксе, – Эштон вытянул шею, чтобы Сорок первому пришлось на него посмотреть. – Человечество уже больше века пытается на него ответить.

– Значит, всё зависит от того, с какой стороны смотреть, – рассеянно сказал Сорок первый. – Отсюда, например, всё очевидно.