Гарторикс. Перенос

Эштон поднял морду и прислушался. Далекий гул Арены стих окончательно; еще немного – и драков приведут в колодец, чтобы рассадить по клеткам.

После гибели Сорок первого Эштон впал в ступор. Надсмотрщикам пришлось поработать электрокнутом, чтобы просто сдвинуть его с места: он не чувствовал боли, вообще ничего не чувствовал, кроме солнечного зеленоватого запаха с медным отливом, медленно остывающего внутри. Ролло удалось вывести его из загона, только накинув на шею цепь и затянув, как удавку. И лишь когда тяжелые створки ворот захлопнулись, отрезав их с Ролло от возбужденно гудящей Арены, Эштон осознал, что Сорок первого больше нигде никогда не будет…

– Что в капсуле, Ролло? – спросил Эштон, слушая тишину на Арене. – Остальные скоро придут, у тебя не так много времени, чтобы ответить.

Бриген облизнул губы оранжевым языком.

– Это устройство, – забормотал он, втянув голову в плечи. – Оно…

Голос его потонул в скрежете: кованые створки ворот медленно поползли в разные стороны. Ролло зажмурился и завизжал, словно его резали:

– Кретин, fuck your head, нас обоих казнят на месте!..

Надо же, с удивлением подумал Эштон. У него тоже англоязычное семейное наследие.

Луч белого солнца прорезал полумрак колодца, в просвете между створок мелькнули цветные гребни. Эштон наклонил голову и быстрым движением слизнул капсулу с трясущейся ладони бригена, едва не откусив ему палец.

Капсула была сухой, шершавой и встала поперек горла. Задыхаясь, Эштон несколько раз с усилием кашлянул, словно кот, срыгивающий комок собственной шерсти, и с облегчением почувствовал, как капсула проваливается вниз. Подняв голову, он наткнулся на чей-то холодный взгляд – на него внимательно смотрел мастер Сейтсе.

– Всё в порядке, Ролло? – спросил мастер Сейтсе, подергивая хвостом.

– Да, хозяин, – бриген поспешно захлопнул клетку и запер засов. – Пришлось его придушить немного.

Мастер Сейтсе подошел поближе и, прежде чем Эштон успел отдернуть голову, просунул лапу между прутьями и подцепил когтем ошейник преобразователя.

– Имей в виду, – медленно произнес он. – Еще раз такое увижу – отправишься в рабочие бараки. Будешь таскать гиросферы, пока не сгниешь от старости.

Мастер Сейтсе резко отпустил ошейник, и игла преобразователя вошла назад в горло.

– Да, хозяин, – прохрипел Эштон сквозь острую боль.

– И приведи себя в порядок, – брезгливо сказал мастер Сейтсе, отходя от клетки. – Здесь не скотобойня.

Эштон опустил голову и с удивлением увидел у себя под ногами быстро темнеющие пурпурные лужицы. Теплые ручейки стекали на пол по бокам и плечам, исполосованным электрокнутами надсмотрщиков.

– Устройство, – прошептал он себе под нос, но Ролло, отпиравший соседнюю клетку, вздрогнул и обернулся. – Что оно делает?

– Вернемся в Ангар, – мстительно прошипел бриген, – спроси у Халида.

К воротам Ангара они подошли поздно вечером. Белое солнце уже давно скрылось, но красное еще висело над крышами бараков: в это время года багровые сумерки были особенно длинными.

Новость о гибели Сорок первого разлетелась еще до того, как во двор вкатилась последняя гиросфера. Надсмотрщики молча построили понурых драков в шеренги и погнали к темным баракам.

Хотя в бараке никто не спал, внутри было непривычно тихо. Под выжидающими взглядами разноцветных рептильих глаз Эштон и Тридцать шестой молча прошли на свои места и легли, зарывшись поглубже в истоптанные перья.

Рядом с Эштоном осталось пустое пространство. Две плетеные подстилки всё еще лежали одна на другой; на верхней угадывались контуры продолговатого поджарого тела. Здесь, в самом центре барака, набитого медленно остывающими чешуйчатыми телами, ночная прохлада почти не ощущалась, но Эштону всё равно стало холодно, как будто пустые подстилки прикрывали дыру в полу, из которой сквозило.

Высунув язык, он что есть силы втянул в себя затхлый воздух барака. В голову ударил фейерверк разноцветных запахов – теплых, холодных, красных с золотыми прожилками, коричневых в зеленую крапинку, ультрамариновых, голубых… Чтобы не лопнуть, Эштон шумно выдохнул их из себя и уткнулся мордой в двойную подстилку, пахнущую пылью, чешуей и подтухшими остатками пищи. Он произнес про себя незнакомое земное имя Сорок первого – и почувствовал, как глубоко внутри шевельнулось что-то зеленоватое с медным отливом. Тогда он вздохнул и, обняв хвостом пустое пространство, крепко заснул.

Утром боевых драков вывели на прогулку.

Восемнадцатого отцепили от пыточной конструкции и перевели в штрафной вольер – глубокую яму, выкопанную возле рабочих бараков и закрытую тяжелой решеткой с шипами на внутренней стороне. Объедки, которыми его теперь кормили, бросали сверху прямо на решетку. Достать их, не поранившись, было непростой задачей.

Драки разбрелись по арене, раскапывая песок в поисках остатков чужих тренировок: после возвращения с выезда никого еще не кормили. Эштон лег на брюхо и осторожно огляделся по сторонам.